В окне показалась светлая кудлатая голова мальчика.
– Игнатий Савельич! Вы спите?
Матрос вскинул ноги и грузно сел на койку.
– Отдыхал. Сигайте в окно… Что ж так через стенку разговаривать.
Хмурые морщинки сбежали со лба, он любил мальчика и во всякое время был ему рад.
Пивная бутылка, словно сбитая кегля, стукнулась под маленькой пяткой о пол. Игорь сел у окна верхом на табурет и внимательно, в который уж раз, осмотрел матросскую комнату.
– Когда ж вы себе, Игнатий Савельич, морскую койку подвесите?
– Крючки не выдержат. Кирпич вещь хрупкая. Никак невозможно.
Игорь огорченно покачал головой. Он все заботился, чтобы матрос наладил свою жизнь по-настоящему. Что ж ему на сухопутной постели валяться…
– А я вам компас принес.
Он протянул на ладони маленький круглый брелок.
– Вот спасибо. Теперь, значит, я совсем обеспечен. Где достали?
– В пенале нашел. Я его еще в Париже на фуаре[14] купил. Вам пригодится, да? Он совсем-совсем правильный. Только встряхивать его надо. Как термометр.
– Пригодится, спасибо. Что ж, давайте чай пить, Игорь Иванович… Только насчет кипятка заминка…
– Да ведь на кухне полный бак.
– В том и суть, что у меня по кухне с новой кухаркой авария вышла.
Матрос поморщился и яростно провел ладонью по своим, ежиком торчащим, бурым волосам.
– Я ей французским языком, вежливо говорю: «Пожалуйте, мамзель, еще тарелку борща». Молчит и глаза, как, извините, у акулы. «Борща, говорю, еще пожалуйте. Консоме руж, – рюсс! Компрене?[15]» А она как окрысится… «Да что же это! Да вы две тарелки уже выхлебали! Другие уже сладкое едят, а я с вашим борщом возиться буду?» Фырк, фырк… Швырнула при всем персонале тарелку на ларь и ко мне спиной, будто я не человек, а шпанская муха… Разве это порядок?
– Вы, Игнатий Савельич, с женщинами лучше не связывайтесь. Хотите, я вам завтра свою котлетку оставлю?
– Спасибо, Игорь Иванович. Питайтесь сами, вы ж малокровный. Что ж я младенца обижать буду… «Вы, говорю, мамзель, здесь еще и двух недель не прожили. Кто вам с огорода сверх пропорции клубнику приносит? Кто вас обучил русский консоме руж готовить? Забыли-с? А вам третьей тарелки жалко… Не ваше – хозяйское!» А она мне на эти слова язык показала… Язык, понимаете! Рушник на стол швырнула и с треском в свою каморку ушла. Да у меня четыре медали: станиславская, анненская, две георгиевских, – и не то что язык, пальца мне никто не показывал… Чертовка такая сухопарая!
– Марку я вам еще принес, Добровольного Флота
