— Скорее, скорее, — жарко зашептала в ухо Татьяна Васильевна, — ветка, ветка, веточка.
— Да-да, скорее. И ветка. Жаль, что, ах, но.
— Скорее, ах, ах, никаких но.
— Да. Да. Даю, даю. Жаль, что я не успел. Не успел, не успел я. Ах.
— Осталось семь минут…
— Да, Дима, да, Дима, да, Дима, да. Всего семь минут. А потом — все.
— Не успел я, не успел. А ведь там жили люди…
— Как тебе, повезло, ах-ах. Ты дурачок, и у тебя есть город. Еще, еще, еще! Не жалей меня, Дима!
— Осталось две минуты.
— Кончик, кончик, кончик, кончик!
— Город, город, город, город!
— Сладко, сладко, сладко, сладко. Не думай о городе, Димуля. Не успеем!
— Осталась одна минута. Во имя партии и лично товарища…
Из распахнутого окна донесся гул. Это гудел приближающийся самолет.
— Ну же, Дима, ну же, ну же, ну же!
— Да, да, да, да. Первым делом, первым делом самолеты.
Гул нарастал и дрожал в стеклах.
— Ой, ой, давай, Дима, давай, давай!
— Я сейчас, я сейчас, я сейчас.
— У тебя есть город, Дима. Город! Город-город-город-город! Аааааааа!!!
— Даааааааа!!!
Опустошенный Дмитрий Сергеевич откинулся на подушку, как напившийся комар.
Гул самолета стих. Стало очень тихо. Из окна долетел щебет птицы. Татьяна Васильевна широко раскрыла глаза и медленно приподнялась на локте.
Пузатая занавеска, полоса солнца на стене, мятая простынь, чье-то ухо…
— Ой!
Татьяна Васильевна резко поднялась, посмотрела на часы, бросилась к радио на стене, включила.
— Внимание! — хрипло и не совсем уверенно захрустел динамик.
Дмитрий Сергеевич тоже приподнялся на локте, а потом и сел. Панцирная решетка заскрипела.
То, что говорил голос из динамика, было непонятно, но Дмитрию Сергеевичу было все равно. Он был счастлив. Кончик светика — замечательное дело!
— По техническим причинам… а также по причине… просьба соблюдать полное… просьба оставаться на… просьба не выходить за… и переносится на завтра на 19 часов вечера. Повторяю… Повторяю… Повторяю…
— Ой, ой, ой! — Татьяна Васильевна занервничала, заторопилась. — Какой вы чумазый, пыльный и вообще. Что же я натворила. Распутная рожа! Можно я возьму эту салфетку?
Татьяна Васильевна накинула халат, схватила с тумбочки салфетку, на которой полоумный сосед поставил карандашом важный крестик, и принялась подтираться внутри халата.
— Ох, и влетит же мне! — донеслось уже из коридора. — Ну и вам, соответственно, тоже.
— Странный, ух странный город!
Цезарь лежал на спине и смотрел в потолок. Тело приятно постанывало, не хотелось ничего. Только пить.
