«Все стало тенью», — сказал Шагал друзьям и развернул свои картины к стене. Он очень горевал, на похоронах рыдал как безумный. Тридцать четыре года Белла была его верной спутницей и музой. И, можно сказать, единственной моделью — если не считать Иды. Белла, насколько можно судить по ее воспоминаниям «Горящие огни», была страстной и тонко чувствующей натурой. Яркое творчество знаменитого мужа, разумеется, затмевало ее талант, но совершенно очевидно, что Белла, более начитанная, лучше владеющая литературным слогом, чем муж (стихи которого, в отличие от ее прозы, отдают сентиментальностью), была по-своему очень одаренной. Она относилась к своему дару сдержанно, с достоинством, и наградой ей стали не стихи о любви, а самые поэтичные картины из всех, что были созданы в двадцатом веке.
По странному и страшному совпадению, незадолго до смерти Беллы Шагал закончил работу над картиной, которую писал одиннадцать лет, — пронзительно-лиричное полотно «Моей жене» (1933–1944). Здесь представлено все, что составляло для художника ее образ: это и сдержанная чувственность обнаженной женской фигуры на красной кушетке, и таинственно-прекрасные цветы, и скрипач, и ангелы, и антропоморфные рыбы и звери, и юные жених с невестой в перевернутом штетле, и цветовые пятна — сочный красный, насыщенный синий и фиолетовый, бледный серо-коричневый — все они сливаются возле трех слов, написанных черными буквами у полога над головой Беллы: «Àma femme». Конечно же Белле нравился этот сюжет, хотя в ее собственной версии, описанной в мемуарах, свадьба — нечто более странное и зыбкое, приторно-терпкое, мелькание света и тени, быстрое чередование обрядовых действий, символизирующих переход невесты от одного круга ограничений к другому. И все же, пусть идеализированные, но сплетенные в объятиях пары на картинах Шагала, его признания в любви Белле, восхищали и продолжают восхищать не одно поколение зрителей — любящих или только мечтающих о любви. Дивные образы чистой романтики среди обезумевшего мира.
Несколько месяцев Шагал пребывал в глубоком трауре. Работать не мог, опускались руки. Он чувствовал себя бесконечно одиноким и несчастным. Ида и Мишель как могли присматривали за ним (они все вместе жили в квартире на Риверсайд-драйв), но отношения в семье молодых к тому времени совсем разладились. Дело еще осложнялось тем, что ушла домработница — нервы у всех были на пределе. Именно в это время в доме появляется Вирджиния Хаггард. Это была двадцатидевятилетняя англичанка, на год моложе Иды, из хорошей семьи — она приходилась внучатой племянницей известному писателю Г. Р. Хаггарду, автору приключенческого романа «Копи царя Соломона», — и вряд ли стоило ожидать, что она заменит художнику любимую Беллу. Но Вирджиния бегло говорила по-французски, ее отец сэр Годфри Хаггард до войны был британским генеральным консулом в Париже, и Вирджиния, в то время начинающая художница, однажды даже встречалась с Шагалом на каком-то мероприятии, организованном посольством. Более того, она тоже чувствовала себя ужасно одинокой и покинутой. Ее брак с шотландским художником Джоном Мак-Нилом был неудачным: у мужа случались частые периоды депрессии, вероятно (но это лишь предположение), из-за того, что его творческая карьера не сложилась, заработать не удавалось и семья влачила жалкое существование. Искать заработок пришлось Вирджинии — лишенная родительской поддержки (между ее отцом и мужем была смертельная вражда), она стирала и штопала на чужих людей, чтобы прокормить семью. По счастливой случайности в Центральном парке она познакомилась с подругой Иды, и та порекомендовала ее Шагалу в качестве помощницы по хозяйству. У Вирджинии и Джона была пятилетняя дочь Джин, обычно мать брала ее с собой на работу.
