«Простила», — тут же подумал Петр и схватил горячую Валину руку.
Так они и шли, не выпуская рук, рядом. Оба припасли на прощание друг другу много хороших, теплых слов. Но сейчас все слова исчезли. Говорили только глаза, вздохи, грустные улыбки…
Валя никак не могла отдышаться.
Когда переходили через железнодорожный переезд, она тихо, все еще не отдышавшись, сказала:
— От самой части бежала… Кое-как разобралась, куда вас повели. Все гляжу: полк вышел, пошел к площади Ленина. Не пойму, почему вас нет… Спасибо людям, подсказали.
Петр еще нежнее сжал ее руку. «Родная. Любимая, — думал он. — Я всегда буду тебя помнить, всегда буду верить…» Вслух же проговорил тихо, в тон ей и чтобы не слышали другие:
— Жди письма. Напишу… Да сама-то пиши… Почаще…
Жены командиров отходили на обочину, в сторону от колонны. Начали прощаться девчата. Валя, смахнув рукой слезы, сказала:
— Ругали за вчерашнее-то? — И, не дожидаясь ответа, продолжила: — И я хороша.
— Не ругали, — выдавил Петр, еле сдерживая волнение, и понял, что надо прощаться, так как майор Похлебкин, выехав на обочину, придержал своего молодого сильного дончака и, гарцуя на нем, махал рукою: дескать, хватит, все на места, в строй.
Петр обнял Валю. Поцеловал — сначала в мокрую от слез щеку, а потом в губы.
— Так пиши! — срывающимся голосом крикнул он, уже занимая свое место во взводе.
Закобуня говорил ему виновато:
— Я забыл… Она к казарме подходила. Спрашивала тебя… А я в этой сутолоке совсем забыл…
Петру теперь было все равно. Он не слушал его. Шел, путая ногу, и, вывернув шею так, что побелел, обтянувшись кожей, большой кадык, смотрел назад, но Вали уже не видел. А она, машинально замедляя шаг, брела и брела по обочине за удаляющимся батальоном. Петр уже перестал и оборачиваться, а она все шла. Залитые слезами глаза давно не видели его широкую спину, навьюченную вещмешком, скаткой и ручным пулеметом. «Я буду ждать тебя. Всю жизнь буду ждать! — шептали ее дрожащие губы. — До смерти буду ждать. Весь век… всю жизнь буду…» А слезы текли неудержимо и заливали глаза.
К ней подошла Соня. Спокойная, собранная, она взяла Валю под руку и чуть раздраженно проговорила:
— Перестань! — И вздохнула: — Дома наревемся.
И Валя сразу будто очнулась.
— А что? Не так? — улыбнулась ей Соня, и лицо Валиной подруги, обычно холодное и строгое, подобрело. — Нюни здесь не место распускать.
Они, не сговариваясь, стали и замахали руками вслед колонне.
Петр же почти до самого шоссе Ленинград — Остров шел как во сне. И только перед выходом на него, когда раздалась команда «воздух» и батальон бросился врассыпную от дороги, он вернулся к реальности. Падая в выгоревшую от летней жары траву, Петр осознал вдруг, что то, прошлое, что было у него с Валей, похоже теперь скорее на прекрасный сон, с которым расстаться и больно, и горько, но расстаться настало вот время, и с этим надо смириться.
