1
Все утро первого дня войны Чеботарев ворочал ящики, грузил в машины и на повозки продукты, боеприпасы. Пришлось даже выносить из казарм постели и таскать их на вещевой склад. И что бы он ни делал в это утро, ему все вспоминалось мирное время, счастливое, сулившее человеку много-много хорошего. Память упорно возвращала его во
ВЧЕРАШНИЙ ДЕНЬ
Медленно гонит к Оби холодные воды Сосьва. Петр стоит на выдавшихся далеко в реку деревянных помостах пристани. Остриженный, с набитым продуктами холстяным мешком за плечами, в фуфайке и яловых сапогах. Стоит среди таких же, как он, призывников. А рядом — мать и отец. Мать время от времени уголком белого в полоску головного платка, завязанного под подбородком, утирает заплаканные глаза. Отец, не терпевший слез, от сознания, что нельзя при людях отругать жену, хмурится и глядит на белую от пены Сосьву — дует сильный низовой ветер, и по реке идут, тяжело наваливаясь одна на другую, серые, как волчье брюхо, громадные волны… А Петру, как и всем призывникам, радостно. Подумать, сколько ждали они, еще мальчишками, этого дня, когда их призовут в армию! Сколько связано было у них с этим мечтаний! Сколько надежд питал каждый из них, думая об армейской службе!.. Взгляд Петра уходил за Сосьву, за острова, за Малую и Большую Оби, за глухие таежные леса — урманы… В памяти всплывает родной Полноват, где провел отрочество. Возбужденный, думал, с каким чувством в Омске посмотрит впервые в жизни на автомобиль, на чудо-паровоз, знакомые только по кино и картинкам в учебниках и книгах. Не выходит из головы и Лиза, девушка, с которой дружил со школы и которую любил. «Как прибудем на место, надо сразу же ей написать», — неторопливо рассуждает про себя Петр.
Ветер доносит далекий приветственный гудок парохода. Все поворачивают головы на звук. Далеко-далеко, за островами, заросшими талом, стелется от него дым.
Пароход. Заволновались, зашевелились люди. Но долго еще виден был один дым. Потом наконец из-за светлой таловой зелени выплыл белый, сверкающий на солнце стеклами окон и сам пароход. Разбивая лопастями колес воду, медленно пришвартовался он к пристани… А через два часа дал уже второй гудок. Началось прощание. Мать Петра, натерпевшаяся горя, пока муж скитался по тайге с партизанами в гражданскую войну, а потом, вступив в Красную Армию, гонялся за разбитыми белогвардейцами и дрался с японцами, на всю жизнь затаила в душе страх к военной службе и поэтому сейчас обливалась горючими слезами и выла на всю пристань, так что можно было подумать, будто хоронит сына… Отца это окончательно взбесило. Поддав легонько жене в бок — а кулак у него был увесистый, — он угрожающе пробасил ей на ухо:
