Первая книга получилась объемной и интересной. Сам немного почитал и первое, и второе послание апостола Петра о добродетельной жизни, предчувствии скорой кончины, благовестии очевидца и пророчествах, о лжепророках и лжеучителях, втором пришествии и кончине мира.
Пока мы делали первую книгу с большим шрифтом, нам сделали шрифт с меньшим кеглем. Мы отпечатали сто экземпляров и везде на первой странице заглавие «Petr biblios», что можно перевести как библиотека Петра, так и книги Петра. Не исключаю, что от этой, придуманной мною надписи, родилось и современное слово «Библия».
Появление печатной продукции подстегнуло христианскую пропаганду в Риме и, естественно, всполошило власть предержащих, благо они уже знали, что я привез Петра в Рим, и я же снабдил его невиданными печатными свитками прямоугольной формы, которые можно читать, не перекручивая бумагу из руки в руку.
Информация о моих деяниях регулярно поставлялась Хромому через двух Талий – Анастасию и Феодору.
А тут выяснилось, что одна жена у императора Нерона стала христианкой. Он ее бросил, женился на другой женщине, но и та приняла христианство. Нерон, естественно, ополчился на христиан и стал их просто напросто уничтожать.
Говорил я Петру, чтобы не лез он в высшие круги, а проводил пропагандистскую работу в низовых ячейках, окружая христианами все социальные слои империи. Завоевали большинство в низах, пошли к ремесленникам. От ремесленников к торговцам, потом к людям ученым и к военным, а там окажется, что все христиане и только император язычник. Тут, как говорится, выбирать нужно.
Нерон тоже это понял и выбрал. От младшей Талии-Феодоры я узнал о том, что отдан приказ об аресте Петра.
Поздней ночью я вывез апостола за городские ворота и отправил в порт Остию, чтобы он укрылся где-нибудь в отдаленных провинциях.
Мы расстались с Петром на заре. Я на лошади поехал на свою виллу, а он на ослике потрусил в сторону Остии.
Лежа на жесткой кушетке, я размышлял о том, когда же человеку жилось лучше, в какие времена и в какие годы. Когда же человек был счастлив так, что, выйдя поутру из дома, вознес бы руки к небу и закричал:
– Остановись, мгновение!
Конечно, у всех были такие мгновения, но не все время. Если человек доволен всем, то он умер.
Я лежал и думал о нашей России. Все наши философы и мечтатели думали о России в лежачем положении, либо на теплой печи, либо на мягкой кушетке-козетке с бокалом красного рейнского, разглядывая его на просвет свечи и удивляясь рубиновым искоркам внутри.
