— Заметит старшина — крик поднимется, — предупредил Петров.
— Плевать! — ответил Фомин и покосился на балкон.
Ротный освободил Ярчука от занятий. Старшина скривил губы, а я подумал: «Правильно!»
— Везет же людям! — сказал Фомин и, спохватившись, вильнул взглядом в сторону Ярчука — тот ушел в себя, ничего не слышал, ничего не видел.
Пока мы в глубоком тылу, но все понимают, что в любой день и час нас могут поднять по тревоге, погрузить в теплушки и… Я жду этого — радист из меня, несмотря на все старания, не получается. Иногда кажется — фронт находится совсем рядом: на улицах много военных, патрули проверяют документы. Утром, во время поверки, мы ловим голос репродуктора, который висит на балконе — там, где спят младшие командиры. Чаще всего репродуктор сообщает что-нибудь приятное, но бывает, что каждый день он твердит, словно попугай: «Продолжаются упорные бои…» Я уже освоил военную терминологию и понимаю: «Упорные бои» — это атаки и контратаки, кровь на безымянных высотках, лесных опушках, в деревеньках…
— Первая рота, отбой!
Я смотрю на ребят, стаскивающих гимнастерки, и думаю: «А мне стоять и стоять».
Засыпает рота мгновенно, но сегодня многие не спят: видимо, родичей-фронтовиков вспоминают. Колька тоже не спит: ворочается с боку на бок, вздыхает шумно.
— Ты чего? — спрашиваю я.
— Батя на уме, — отвечает Колька. — Может, его уже нет в живых.
— Тогда бы «похоронка» была, — успокаиваю я Кольку.
— Верно, — соглашается Петров и натягивает на голову одеяло.
Ярчук лежит с открытыми глазами, устремив взгляд в потолок, в центре которого висит огромная, потемневшая от пыли, люстра без лампочек. Старшина часто посматривает на эту люстру, произносит вполголоса:
— Почистить бы. Только как доберешься?
Я боюсь: он придумает что-нибудь, и тогда мне, как самому длинному в роте, придется лезть под потолок.
Чистоту наш старшина прямо-таки обожает.
— Казарма — это прежде всего чистота, — не устает повторять он.
Многие на Казанцева обижаются, называют его за глаза сволочью, а мне он нравится. Для меня горе — Журба. И зачем таких, как он, в армию берут?
Ярчук все еще не спит. Меня так и подмывает подойти к нему. Только собрался, в казарму Старухин вошел вместе с Казанцевым и командирами взводов. Кивнув в сторону Ярчука, ротный спросил:
— Как он?
— Не спит, товарищ старший лейтенант, — шепотом доложил я.
Ротный посмотрел на Казанцева. Тот промолчал. Старухин еще раз посмотрел туда, где лежал Ярчук, и сказал:
