– Очень бы хотел вас видеть, даже больше, чем самого себя, – неожиданно говорю сам для себя, беру ее руки в свои и вижу, что она с удивлением смотрит на меня и перестает плакать… С отчаяньем, каким владеет тело, все удивленье тотчас исчезает… И доброта смиренная находит глубь вожделеющих внутри меня зрачков… Он бежал за мной… Мне казалось, что он меня убьет… Потом он упал и уснул, и лежит там, на лестнице…
Она говорит со мной по-детски искренне и наивно… Я тоже говорю с ней, как ребенок.
Я осторожно беру ее руку, и мы поднимаемся вверх на цыпочках через спящего Темдерякова ко мне…
Дверь ее квартиры закрыта. Теперь Его Величество Случай заключает мою мечту в реальность…
Я тут же даю ей одеться в мою рубашку… Я вижу, как она робко и смущенно одевает ее, с прекрасным наслаждением принюхиваясь к запаху моего тела… Она одевает ее, словно мою кожу…
Мы сидим за этим столом ночь как в сказке… Она пьет чай, а я читаю ей свои глупые и наивные стихи…
Я изливаю память по тебе…
В тебя зашедшими устами…
Мы вместе одеваем мрак ночей
улыбками уставших жить зверей…
Горящими как лунный свет глазами…
– Подойди ко мне, – шепчет она и протягивает ко мне руки…
И мы сливаемся молча в поцелуе…
И я кружу ее, как белый снег во сне. А потом мы быстро раздеваемся и мгновенно овладеваем друг другом.
Возможно, грех сулит раскаяние, но только разве это есть мой грех… Моя любовь – мое страданье и тайное блаженство вновь и вновь. Вся ночь проходит старой сказкой… Которую я в детстве в снах читал…
– А он ведь там лежит, – неожиданно говорит она, и я вдруг понимаю, какая она святая… Святая мученица.
Мы спускаемся вниз… Темдеряков продолжал лежать все на том же месте, только теперь под ним образовалась небольшая лужица с характерным запахом мочи…
Безо всякой брезгливости мы поднимаем его и медленно тащим наверх… Он открывает полусонные глаза и что-то невнятно бормочет на своем отсутствующем языке.
Фея находит у него в кармане ключи и открывает дверь.
Потом мы кладем его на диван и уходим…
Фея второпях надевает платье, забирает свои молитвенники, иконки и уходит ко мне навсегда…
И словно в подтверждение моих собственных мыслей она расставляет свои иконки на шкафу, вынимает свое белье и складывает его вместе с моим в гардеробе, и все это просто, беззвучно, а потом берет на руки Аристотеля и приобщается к моей домашней святыне…
Аристотель тарахтит, как старенький мотоцикл…
Его мурлыканье еще раз подчеркивает учтивую благодарность и вежливость усатых королей…
