Спартанцы Гитлера | страница 126

Немецкий юрист и политолог Карл Шмитт писал, что в нацистские времена государство было менее значительным органом, чем партия, но во время войны на первый план вышла необходимость решения организационных проблем, а к этому были более приспособлены прежние государственные инстанции. Это касалось всех сфер жизни — обеспечения продуктами питания и их распределения по карточкам, распределения дефицитных промтоваров, организации коммунальных служб, учебного процесса в школах, организации фискальной политики и пр. К тому же отдельные немецкие земли обладали мощной традицией местной исполнительной власти — этой традиции совершенно не было у партии, которая, несмотря на всю ее динамику, зачастую вынуждена была импровизировать. В этой связи следует указать, что внутренним противоречием гитлеровской организации власти было то, что все ценное, что несла в себе традиционная немецкая административная система и что спасало государство от развала и деградации — все это работало на нацистский режим, а не на сохранение старой государственной системы^>{374}. Партия в этой ситуации не ухудшала положение, но и не улучшала его.

С начала Нового времени Германия была страной с высокоразвитым правосознанием, сформировавшимся под действием прусской традиции, и Гитлер со своим враждебным отношением к правовым процедурам и законности и со своим презрением к юристам представлял диссонанс с немецкой традицией. Правопорядок и законность, особенно в Пруссии, а после нее и в других немецких государствах, были плоть от плоти немецкой традиции с ее властью закона и независимостью суда. В 1794 г. прусские законы по указанию Фридриха Великого были сведены в «общее прусское право»; законы стали «обязательны для всех членов общества без различия сословий, ранга или пола, каждый житель государства обязан был требовать защиты своей личности и достояния»^>{375}. Этот свод был принят почти одновременно с американской конституцией 1787 г., и эти оба документа можно рассматривать как значительный вклад в развитие прав человека. Как бы ни отличались национальные законодательства, но независимого правосудия, равного для всех — богатых и бедных, сильных и слабых — они придерживались в равной степени; практика могла отличаться от теории, но Фемида изображалась с повязкой на глазах, поскольку правосудие было едино для всех без исключения.