Я стоял как дерево посреди поля, оплетенное диким хмелем. По небу ветер гнал темные тучи, и солнце скрылось за ними. Полил дождь. Клара расстегнула мои брюки и жадно проглотила мой фаллос. Реально меня уже не существовало, через одно живое и смертное окончание, я был уже весь в ней. Дождливый пейзаж и мчащиеся по дороге автомашины только подчеркивали мое фантастическое проникновение в нее. Дождь изливался в землю, а я изливался в нее. Что могло быть лучше ее тонкого и страстного тела, ее обнаженной души поместившейся в блуждающей и хмельной от любви улыбке. Мы плакали как два несчастных и потерявшихся в жизни человека, которым в награду за их несчастья было дано это волшебное проникновение друг в друга.
Ты, мое волшебное чудовище, – прошептал я.
Я это знаю, – прошептала она.
Я поцеловал ее и почувствовал вкус собственного семени.
Мы остановились на пути, как будто в жизни, – прошептал я, опускаясь перед нею на колени, и теперь наши глаза, нос и губы были на одном уровне.
Ты ведь меня простил, – всхлипнула она.
Красота испортила тебя, Клара, – в ответ шепнул я, – она превратила тебя в ужасное эгоистическое создание! В змеееподобное и похотливое животное!
Неправда, – заплакала Клара, утыкаясь носом в мое плечо, а я почему-то подумал, что слезы очень часто становятся частью нашей защиты, будто мы прикрываемся ими, как нашей беспомощностью от осознания своей же ничтожности.
Может поэтому, мне стало ее жалко, и я обнял и прижал Клару к себе, и солнце тут же выглянуло из-за туч, озарив нас и поле, ярко усеянное золотыми головками одуванчиков. От одного только взгляда на эту цветущую красоту поля, рядом с красотой улыбающейся и плачущей Клары можно было сойти с ума. Солнце словно брызгало фонтанами лучей из-за курчавых и задумчивых, смешавшихся между собой облаков, облаков, которые быстро исчезали с дождем и раздувались ветром.
Как все в этом мире случайно, – думал я и молчал, а с моих темных кудрей свисал голубой лифчик Клары…
Она раздевалась быстро, будто только что поймав в фокусе свою цель и свое желание, ибо мы устали от слов, и слова все бы испортили, а так мы зарылись в это золотое разнотравье, и будто соединились с самой землей…
Именно на этом поле я познал страстную и опечаленную собственной красотой Клару, Клару, которая потом шепнула мне, что готова ради меня снова изуродовать свое прекрасное лицо, а я плакал и улыбался, глядя на нее, ибо видел ангела. Видел, как у нее за спиной бились два белых крыла, и луч солнца обрамлял ее огненно-рыжую голову, а я ощущал ее прикосновение как волшебство, данное мне в наказание за бессилие сделать ее своей навсегда.
