– Так мы и не добились от Гриба … не дознались … не выведали, что хотели узнать, – сказала она полувопросительно.
– А? Почему же это? Выведали, – сказал Хелье, думая о чем-то другом.
– Но как же … ведь он не…
– Гриб сказал все, что нужно.
Она хорошо помнила разговор.
– Может, я не расслышала?
– Расслышала, только не поняла.
– А ты понял?
– Да.
– Что же ты понял?
– Нужно еще кое о чем подумать.
Помявшись, она все-таки спросила, —
– И ты знаешь, почему … зачем я им всем нужна?
– Это как сказать, – ответил он уклончиво.
Нет, он не врет, подумала она. Чего-то я не уловила в их разговоре.
– Ты поэтому его не …?
– Не прирезал? Из благодарности? – Хелье засмеялся. – Нет, не поэтому.
– Нет?
– Нет.
– А почему же?
– Заповедь есть такая.
– Заповедь?
– Ну конечно. Заповедь.
– Какая заповедь?
– Не убий. Это из Библии. Есть такая книга интересная. Фолиант такой.
– Я знаю, что такое Библия, – сказала Любава строго.
– Чего ж спрашиваешь?
– Потому что как-то странно.
– Что странно?
– Ты не зарезал его, потому что есть такая заповедь?
– Да.
Через двадцать шагов она спросила, —
– Но ведь ты, вроде … воин? Бывший ратник? Не так ли?
– Вроде бы да. Впрочем, нет, ратником я никогда не был.
– Но сверд ты носишь.
– Да. Ношу.
– И в то же время говоришь, что есть заповедь, и ты ее, заповедь, чтишь.
– Чту.
– Всегда?
– Почти всегда. Бывает, что-то происходит помимо моей воли. И вообще я не ангел.
– Не понимаю я что-то, – сказала она серьезно.
– Да, это сложно, – согласился Хелье. – Я сам, честно говоря, не очень понимаю. Но я стараюсь. Это как с ревностью.
Помолчав, Любава все-таки потребовала разъяснения.
– Я знаю, что ревность – нехорошее чувство, – сказал Хелье. – Противное. Сродни зависти, наверное. Стало быть, был у меня друг хороший. Даже очень хороший. Однажды он мне жизнь спас. И еще кое-кому. Сам чуть не погиб при этом. А только стала одна … хмм … особа … хорла одна … ходить к нему домой. Повадилась.
Это было забавно. Попривыкшая и освоившаяся Любава чуть не засмеялась.
– А должна была ходить к тебе? – спросила она, делая серьезное лицо.
– Да, – серьезно ответил Хелье. – А что? Я ведь не урод какой. И происхождением я не хуже … а может хуже … не знаю, да и не важно это! И с тех пор я не знаю, что о друге моем думать. Неприятен он мне стал.
– А ты его видел с тех пор, как она к нему стала ходить?
– Нет.
– Не хочешь видеть?
– Он далеко.
– И она тоже?
– Да. Она тоже. Отстань. Ну так вот. Не знаю я, что думать. И что делать. Кстати говоря – с заповедью оно проще. Не убий – и все. А тут – не знаю.
