— Кто такой Лео? Кто такой Красный Гор? Вы из Чаттануги? Вы были в Чаттануге?
Женщина склонила голову в сторону радиоприемника и брови ее поднялись, словно она недоумевала, почему стихли голоса.
— «Аполлон»… Луна… «Арго»… Нашел…
Звук открывшейся двери заставил Дэна Келли вздрогнуть.
— Что здесь происходит? Кто позволил?
Внушительных размеров бородач в очках и белом халате решительным шагом приближался к кровати с таким возмущенным видом, словно вместо двух прилично одетых мужчин увидел здесь неопрятных скрюченных гоблинов из народных сказаний. Из-за двери испуганно выглядывала рыженькая медсестра, которую Синчин называл Ди.
— Видите ли, док… — поднимаясь со стула, начал было Марк, но здоровяк, замахав руками, рявкнул так, что заколыхалась вода в стоявшем на тумбочке стакане:
— Немедленно покиньте палату!
— Мы подождем вас в коридоре, док, и я все объясню, — оставил за собой последнее слово привычный к любым передрягам газетчик.
На пороге палаты Келли оглянулся, но широкая спина врача закрыла от него женщину с глазами цвета спокойного неба.
«Жаль, что я не Ясон, — подумал он. — И вообще…»
Уже смеркалось, и на улицах зажглись фонари, когда Келли припарковал автомобиль в квартале от ограды больничного комплекса. Выставив локоть в открытое боковое окно, он закурил и стал ждать, пока сумрак наберет силу и перевоплотится в ночь. От чуть ли не двух десятков чашек кофе, выпитых за день, во рту было горько, и к горлу то и дело подкатывали кислые волны изжоги.
После того, как Келли и журналиста вытурили из палаты, разговор с врачом не получился. Точнее, общение было, но состояло оно из монолога врача. Врач в самой категорической форме потребовал, чтобы ни Келли, ни Синчин в течение как минимум недели даже не приближались к больнице. Они посидели в кафе, обмениваясь вялыми фразами (а о чем можно было говорить, что анализировать: полубессвязные высказывания не совсем психически здорового человека?), — и распрощались. Уже выехав из Солсбери, Дэн спохватился, что так и не увидел номер «Кроникл» с заметкой о происшествии в Стоунхендже; он не напомнил Синчину, а газетчик, наверное, и вовсе не держал это в голове.
А уже преодолев значительную часть пути до дома, возле Ковентри, он вдруг затормозил и, развернув машину, направился назад.
Но не ради газетной заметки.
Июльское солнце щедро заливало светом зеленые просторы полей с безмятежными овцами, вовсю стараясь опровергнуть расхожую фразу о «Туманном Альбионе». Текли по шоссе потоки юрких легковых авто, сопящих грузовиков, набычившихся рефрижераторов и величавых автобусов. Но Келли словно не замечал ничего вокруг, тащась на малой скорости по крайней левой полосе. Прочный стеклянный колпак накрыл его и отделил от мира, и влекла его назад какая-то сила сродни гравитации: вроде ничего не видно, а летишь вниз, а не вверх. Ее можно было бы назвать душевным притяжением, только Келли об этом не думал. Он просто знал, что ему обязательно нужно вновь повидать женщину с красивыми глазами цвета неба, взгляд которых обращен к чему-то иному… Женщину, неведомо как оказавшуюся в Стоунхендже.
