Канахау глубоко вздохнул, когда его взгляд остановился на гордом и отстраненном лице старшей дочери. Он любил ее всем сердцем, намного больше, чем младшую на год Харакеке, упрямство которой тоже доставляло немало хлопот. Сможет ли Хеху совладать с таким диким нравом? Но еще больше, чем сопротивление дочери браку, вождя волновало ее отвращение к моко. Она молилась, чтобы ее лицо не покрыли символами их предков. Она бы еще согласилась нанести татуировки на ноги, тогда бы никто с первого взгляда не смог распознать ее высокое происхождение.
Но именно для того и наносятся татуировки! Моко должно было украсить ее подбородок.
«Я буду выглядеть как бородатый мужчина», — заявила она отцу. «Ты же всегда хотела выглядеть как парень», — ответил он, но дочь не могла смириться с предстоящим. И то, что она произнесла потом, не давало покоя Канахау даже сейчас, в этот праздничный момент, который отделял Ахоранги от торжественного посвящения. Она с вызовом спросила отца: «Почему у англичанок нет на лице моко?» Она не сомневалась, что пакеха в этом вопросе намного цивилизованнее маори. Ее слова ранили Канахау до глубины души. Он не видел, в чем белые превосходят его народ.
Канахау глубоко вздохнул и попытался расслабиться, откинувшись на спинку трона. Чего он боится? Ведь ничего не может произойти!
Молодые воины из племен Хеху и Канахау готовы были к хака — ритуальному танцу маори, с которого начиналось посвящение Ахоранги. Татуировщики уже раскладывали инструменты перед принцессой. Это были скребки, сделанные из костей альбатроса. Канахау с гордостью подумал, что вскоре нежная кожа его дочери покроется шрамами и огрубеет. Вождю не нравилась бархатная кожа женщин пакеха, он не понимал, как может нравиться такое светлое и гладкое лицо. Когда дочери нанесут знак принцессы маори, в будущем ей наверняка больше не придут в голову такие глупые сравнения. Так, во всяком случае, Канахау думал в тот миг.
Женщины хором затянули песню. Их голоса, заполнившие возвышенность, уносились далеко в море.
Канахау украдкой смахнул слезу из уголка глаза. Как сильно скучал он по жене, умершей почти год назад! Как бы она гордилась, если бы могла видеть, что ее буйную дочь обуздали и научили с уважением относиться к ритуалам предков! Если бы мать была жива, возможно, она поддержала бы Ахоранги и дочь не стала бы выходить замуж и наносить татуировки. А если бы все было по воле Канахау, этот день отпраздновали бы еще два года назад. Но его жена всегда заступалась за дочь и переубеждала мужа. Ихапера умоляла мужа, чтобы ритуал произошел после шестнадцатилетия дочери. Тем временем Ахоранги исполнилось семнадцать, и она казалась отцу зрелой, словно батат, который слишком долго лежал в кладовой.
