Еще один подобный заговор вскрылся уже после возвращения двора в Петербург, в июле 1743 года. 21 июля по Петербургу пополз слух, что в столице происходит что-то нехорошее. Императрица отменила свою поездку в Петергоф, хотя лошади уже были запряжены в карету. Всю ночь по городу разъезжали патрули. Несколько дней население Петербурга пребывало в тягостной неизвестности. Под утро 25 июля был арестован дальний родственник Романовых подполковник Иван Степанович Лопухин, сын бывшего генерал-кригс-комиссара Степана Васильевича Лопухина, близкого к прежнему правительству. В тот же день арестовали и мать Ивана Лопухина, Наталью Федоровну, а их личную переписку опечатали. На полковника Лопухина донесли офицеры, бывавшие с ним в одной компании. Их донос вскоре на допросах и пытках подтвердил и сам Лопухин. Полковник, бывши во хмелю, неоднократно говорил, что Елизавета Петровна недостойна быть государыней. Она незаконнорожденная и ведет себя не так, как должно царице: ездит в Царское Село и там напивается английским пивом с непотребными людьми. А он, Иван Лопухин, и его мать не ездят на придворные маскарады, хоть их туда и приглашают, так как знают, что скоро будет новый переворот, и власть вернется к императору Ивану Антоновичу и его родителям. Лопухин бранил не только Елизавету, но и все ее окружение, говоря: «Нынешняя государыня больше любит простой народ, потому что сама просто живет, а большие все ее не любят».
Елизавета приказала арестовать всех, кто был близок к Ивану Лопухину, сочувственно слушал и передавал его речи, в том числе и женщин, среди которых была даже беременная жена дворцового камергера Лилиенфельда. Всех их допрашивали с пристрастием, некоторых пытали. Все признавались в неприязни к нынешнему правительству и желании восстановить старые порядки и вернуть к власти Ивана Антоновича. Многие ссылались на то, что их в этом поддерживал венгерский посланник маркиз Ботта. Но за Ботту заступилась его королева — Мария Терезия. А вот подданным Елизаветы Петровны пришлось сполна ответить за участие в политических интригах. Сначала почти все они были приговорены к смертной казни, но потом императрица их помиловала и заменила казнь ссылкой в Сибирь с содержанием там под караулом. При этом у Ивана Лопухина, его родителей и их приятельницы графини Анны Бестужевой «урезали языки».
Существующие в реальности или мнимые заговоры заставляли Елизавету принимать меры для обеспечения собственной безопасности. Как и ее предшественники, принц и принцесса Брауншвейгские, императрица никогда не ночевала в одной и той же комнате. Ее кровать вечно передвигали по дворцовым помещениям. Выезжала и приезжала в свои дворцы она также всегда в разные часы и пользовалась разными подъездами. В спальне императрицы постоянно дежурил верный лакей Чулков, обладавший чутким сном и просыпавшийся от каждого звука и даже малейшего шороха. Эта природная способность, а также умение не видеть и не слышать того, что не полагалось, принесли ему высокие придворные чины камергера и генерала и несметные богатства. Чулков оставался в спальне Елизаветы даже тогда, когда она проводила там время со своим морганатическим мужем Разумовским или с кем-то из очередных любовников.
