Под огромным пробковым деревом лежали два трампа и ворчали друг на друга, как голодные тигры. Они были молодыми, отважными, худыми от голодовок людьми, опустившимися и одичавшими.
— Я тебе говорил, что негры ни черта не дадут. Лучше бы было поехать на Сан-Луи. Это ты виноват.
— Но ведь ты один не поехал бы.
— Один!?. Ах, вот как, ну, конечно… Святители небесные, я дьявольски голоден!
— Помолчи немножко!
— Не могу я молчать. Будь прокляты эти подлецы-негры с их так называемым городом. Однако, это не лучше подметок, — говоривший сплюнул и отбросил огрызок кукурузной шишки.
— Вон там, — указал его товарищ на два освещенных окна фермы в конце поля, — какая-то паршивая негритянка при мне зарезала на ужин индюшку, мне при виде этого даже сделалось дурно. Я ей показал табакерку, она страшно испугалась, приняв это за талисман.
— Эта сволочь суеверна до невероятия. Как раз здесь прошлый год проходили два крейсера и освещали прожекторами берег. Чернокожие повыскакивали из хижин, и одна старая негритянка закричала: «Это глаза бога, настает его суд», и свалилась замертво, — сердце разорвалось. Чорт возьми, нельзя ли эту глупость использовать для нашего ужина?
— Гмы, да что у тебя за идея? — поспешно спросил товарищ. Глаза его загорелись, как у голодного волка. — Поработаем можжечками.
Оба задумались.
— Генрих, найдется ли у тебя кусок мыла? — воскликнул один.
— Не знаю, кажется, есть. Вот, а что?
— Не торопись. Покажи мне эту ферму с индюшкой.
Оба достойных трампа побежали через маисовое поле. У низкого полуосевшего плетня фермы они остановились.
— Тише, Ганс, тут собака.
— Схожу на разведку.
Минут через восемь он вернулся, смеясь и потирая руки.
— Теперь пора показать, что я знаменитый художник. Давай свою рожу.
Товарищ беспрепятственно дал себя измазать.
— Вот, — сказал Ганс, — теперь любой негр Луизианы примет тебя за тень своего деда. Пусть меня повесят, если это не так. Теперь внимай, дуралей: ты подойдешь к окошку и будешь ждать, я влезу на крышу и буду орать в трубу, как буйно помешанный. В этот миг ты просовывай свою башку в окно и вопи, как больная корова.
Я убежден, что услышав этот прекрасный голос с небес, черномазые удерут из своей виллы. Когда это случится, ты бросишься в атаку на индюшку и хлеб и бежишь на ту полянку, где мы были. Я буду ждать тебя. Все это, конечно, делать надо молниеносно, ибо, если негры опомнятся от первого припадка страха, они непременно вырвут колья из плетня, чтобы побеседовать с приведеньями. Все понял?
