Длинные белые клыки в его красных деснах покрывались слюной, когда он наблюдал за упитанными бобрами, работавшими в отдалении на озаренной луной плотине. Когда же, наконец, они быстро приблизились к нему и стали работать над прорывом, находившимся всего в тридцати или сорока шагах от места, где он скрылся, он едва мог сдержаться. Однако, он все же сдержался, так как ему раньше приходилось охотиться за бобрами, но настолько безуспешно, что у него пропала всякая уверенность в себе.
Как раз у конца плотины, над которым трудились бобры, темный и густой лес спускался на восемь или девять шагов от воды. К этому-то месту медведь стал медленно и осторожно продвигаться, настолько управляя каждым своим мускулом, что, несмотря на казавшуюся его неуклюжесть, ни одна веточка не треснула под его ногами, ни один сучек не зашелестел при его проходе, точно по лесу шла легкая тень, а не грузное животное.
Медведь увидел старого бобра, сидевшего совершенно неподвижно на гребне плотины, вытянувшись кверху. Это был чуткий часовой, обнюхивавший неподвижный воздух, не спуская глаз с полного опасностей леса. Медведь решил броситься на намеченную добычу так быстро, чтобы часовой не имел времени предупредить работавших об опасности.
Свирепые маленькие глазки медведя, темные и сверкавшие красным огоньком, были не единственными глазами, наблюдавшими за усердными бобрами. Немного дальше, вверх по берегу пруда, в кустах можжевельника, прижались к земле две большие серые рыси, наблюдая за происходившей внизу работой большими, круглыми, светло-зелеными, невыразимо злобными глазами. Рыси эти страшно исхудали от долгого голода.
Они сползли вниз, в кусты можжевельника, на своих больших, косматых, бесшумных лапах. Их подгоняла надежда, что какая-нибудь случайность может завести одного из бобров на расстояние их огромного прыжка. Здесь они остановились, ожидая удобного случая с тем бесконечным болезненным терпением, которое часто является ценою пищи — ценою жизни — в среде изнуренной зимою дикой братии.
Теперь, когда бобры вышли к краю леса и казались всецело поглощенными каким-то непонятным тасканием палок, плеском и нагромождением глины, обе рыси почувствовали, что настал благоприятный для них момент. Прижимаясь животами к снегу, переступая с легкостью падающих перьев своими широкими мягкими лапами, почти невидимые, благодаря своему серому меху, среди смутных теней лунной ночи, не моргая круглыми, сверкающими глазами, они словно неслись на крыльях через чащу к желанной добыче.
