— И все будут писателями? — спросила Клара с явным недоверием.
— Конечно, нет. Но смотрите, как много здесь полезной для вас работы — стилистической; все время: язык, стиль… Очень хорошо!
— А премии — кролики, голуби, мячи и прочее — будут? — копируя важничающих детей, спросил Анатолий, — Это шутка или серьезно?
— Это? Серьезная шутка… Будут! А ваш рассказ, Надя, будет хороший, работайте.
— Точно! — подтвердил Анатолий. — Все пирожные будут твои. Я думал, ты только танцевать мастерица!
Маргарита Михайловна на уроке литературы объявила:
Мы заканчиваем изучение романа «Мать». На двадцать четвертое октября я наметила классное сочинение. Готовьтесь…
Лорианна Грацианская в этот момент передавала пачку фотооткрыток соседке. Из груди ее вырвалось: «Ох!», и, как подрубленная, она плюхнулась на парту. Нежно-алое лицо ее стало белесым. Руки разжались, и киноартисты посыпались на пол. Классное сочинение… Пораженная сообщением, она потеряла способность видеть и слышать. Она не слышала, например, как Степан Холмогоров, сокрушенно покачав головой, произнес с мефистофельской улыбкой:
— Эх, Горе Иванна! Вот уж истинно — радикальные потребны тут лекарства!
Между тем Лорианнино «ох» катилось по классу и превращалось в общий тяжкий гул:
— Стилистика!.. Пропадем!
— Нет! — поняв характер этой реакции, успокаивала заволновавшихся выпускников Маргарита Михайловна. — Я надеюсь, теперь у вас будет лучше. Вы немало потрудились в области стилистики; это скажется положительно… Вот я принесла вам прошлогодние сочинения, я просмотрела их. Поразбирайтесь в них, подумайте, как бы надо было выразить мысли.
И — началось…
Читались и перечитывались сочинения, принесенные Маргаритой Михайловной. В каждую фразу, в каждое словосочетание десятиклассники всматривались, вдумывались, вникали; каждую фразу перекраивали, переделывали, преобразовывали десятки раз; писали, зачеркивали, восстанавливали зачеркнутое, и вновь зачеркивали, и вновь писали. Твердили про себя, произносили вслух, как будто брали на зуб, испытывая: крепко ли сделано? Случалось, что ученик, рассказывая о каком-либо видном историческом деятеле, вдруг говорил о нем: «…а после смерти отца он пошел по его пути, купил рубашку с накрахмаленной грудью, гармошку, научился танцевать кадриль и польку…», не иначе, как, неверно, представив себе сего деятеля в образе подростка Павла Власова.
А сколько было горячих споров! — и все по одному, в сущности, вопросу: можно так выразить мысль или нельзя? Спорили в школе, дома, в трамвае, в кино; друзья расходились врагами, враги, объединенные общностью взглядов, становились друзьями.
