— И как же ей приходится?
— Как обычно: контора, пишущая машинка и я.
— Синди. Красивое имя. Вы везучая?
— О, да! Иначе вы нипочем не покатали бы меня на этой машине.
Он рассмеялся.
— Какие мои фильмы вы смотрели?
— Все до единого. Они такие же, как вы… удивительные!
Эллиот понял, что девушка не притворяется.
— Вы приехали сюда в отпуск? — спросил он.
— Да.
— Одна?
— С отцом.
Эллиот взглянул на часы.
— Я проголодался. Можно пригласить вас на ленч, или отец рассердится?
Джо и Вин, конечно, ждали Синди, и она заколебалась. В холодильнике оставалась половина холодной курицы, в конце концов мужчины могут поесть и одни.
— Я буду очень рада.
Эллиот развернул машину и направился к своей вилле.
Барни атаковал второй слой рубленого шницеля.
— Я хочу, чтобы эта история продвигалась без задержки, мистер Кемпбелл, — сказал он с набитым ртом. — Есть места, которые можно пропустить, но кое-что мне приходится добавлять самому, малость даже сочинять. Это нужно, чтобы лучше передать атмосферу, поэтому не думайте, что я делаю это, желая растянуть время.
Я попросил Барни продолжать, и тот кивнул.
— Так вот. Вилла Эллиота потрясла Синди. Ей просто не верилось, что люди могут жить в такой роскоши. Они сидели за столом на террасе, окруженной цветущим кустарником и орхидеями, и любовались открывающимся видом на гавань и океан.
Ленч был таким же безукоризненным, как и обслуживание. Эллиот угощал гостью горячими поперченными креветками, филе в сырном соусе и замороженными фруктами. Подали шампанское, от которого у Синди слегка закружилась голова.
Видя, как действует вся эта обстановка на девушку, Эллиот провел ее по вилле. Она шла рядом, стиснув руки, с круглыми от изумления глазами и прерывисто дышала.
Вернувшись в гостиную, Синди сказала самую приятную вещь, которую когда-либо приходилось слышать Эллиоту.
— Это самый чудесный дом, который я видела, и вы его заслуживаете, потому что сделали счастливыми многих людей.
Глядя на девушку, Эллиот вдруг испытал желание, впервые за все месяцы, прошедшие после аварии. Ему захотелось отвести ее в спальню, нежно раздеть, уложить в постель и овладеть ею так, как мог делать это только он: медленно, растягивая удовольствие, с восторгом дожидаясь блаженной истомы и даря наслаждение женщине.
В какое-то мгновение Дон понял, что Синди отдалась бы ему, но тут же вспомнил о протезе, и желание обернулось озлоблением. И пока он стоял так, глядя на девушку, мучительно желая и не смея взять ее, у него началась ужасная боль в ступне, той самой ступне, которая давно превратилась в пепел в топке дорогой клиники.
