– А потом?
– В зависимости от результата беседы. Вполне возможно, что вас расстреляют. Шутка. Но в любом случае – в Берлин вы больше не вернетесь, милый Адольф.
– Не называйте меня милым Адольфом. Я терпеть не могу гомосексуалистов. Во всяком случае, не коверкайте мое имя. Меня зовут Адольф Шикльгрубер. Ударение на втором слоге, как в имени, так и в фамилии.
– Esta gumacha gomofovia, – сказал Сальвадоре и, в знак своего раздражения – громко рыгнул.
– Вы пессимист, Адольф, – сказал Генрих, невозмутимо ударив на первый слог. – Пессимисты всегда предполагают худший вариант развития событий. Здесь никому не нужна ваша баварская задница. Возможно, вы еще понадобитесь живым Третьей Империи Инков. И скажите спасибо, что я не коверкаю ваш творческий псевдоним, как это делают французы – мсье ГитлЭр.
– Я ненавижу вашу Империю, – сказал Гитлер.
– Нам это известно.
– Я ненавижу всех инков до последнего колена, а также – всех майя и ацтеков.
– Это совершенно естественно.
– Я ненавижу вашу мразь с усиками, – вашего товарища Лучо и вашего Троцкого.
– Это также простительно.
– Я ненавижу вашу дерьмовую еду.
Мужчины переглянулись. Сальвадоре схватил Гитлера за воротник и коротко ударил ладонью по лицу.
– Do not tell us about our grand paprica! – сказал он почему-то на почти английском, даже не скрывая волнения.
– Сальвадоре очень любит поесть, – уточнил Генрих. – Мы могли бы предложить вам холодные сосиски с теплым баварским пивом.
– Я хочу курицу, – угрюмо сказал Гитлер. – Я всегда ем вареную курицу в дороге.
Он посмотрел в окно. Поезд двигался сквозь предместья Берлина, так хорошо знакомые… Только что, в клубах паровозного дыма промелькнул дом, где он когда-то жил со своей Мицей.
– Он хочет курицу, – сказал Генрих, почему-то по-русски.
– Значит, я обязан ему доставить эту ебанную курицу, – тоже по-русски ответил Сальвадоре.
Гитлер не подал виду, что понимает русский язык. Это был первый прокол в кем-то хорошо продуманной операции. Он с грустью посмотрел в окно.
– Принеси ему, мать-перемать, горячую курицу из ресторана!
– Если бы ты знал, как я ненавижу курятину!
– Но ведь ты любишь товарища Лучо?
– Еще как! Если бы мне было позволено, я бы засунул свой трепетный язык ему в анус. Только все дело в том, что я забыл, как будет курица по-немецки. И поэтому в ресторан пойдешь ты.
– Окей! Пусть этот парень пока просрется, – сказал Генрих, выходя из купе.
– Стойте! – закричал Гитлер. – Я не хочу оставаться наедине с этим педриллой.
