Счастливые люди | страница 13




В общем, веры мне не было.


Пионервожатой была длинноногая Людочка, – она так лихо носила прелестную обтягивающую бедра юбку, а галстук так дерзко развевался на юной груди, – о, боги, – я шла за нею по пятам, мечтая хоть на секунду стать такой же, – взрослой, уверенной в себе, собирающей десятки восхищенных взглядов.


Я мечтала о пионерской форме, – я бредила этой юбочкой и рубашечкой, и алой атласной тканью.


– Возможно, на ноябрьские, – небрежно обронила она, деловито цокая каблучками, – и сердце мое преисполнилось.


Вы помните, сколько стоил галстук?


Мечта девятилетней девочки, застывшей у прилавка в галантерейном отделе.


В тот день было холодно, еще не мороз, но конец осени, хмурый ноябрь.


Я шла в распахнутом пальто, с трепещущим, развевающимся, – да, именно так, плещущимся на ветру…


Обряд инициации состоялся. Запах нежилого помещения, свежей мастики, волнения – мы взмокли как воробьи, – последние из могикан, неблагонадежные и неперспективные.


Я шла по красной дорожке.


Каждый шаг отдавался в ушах, в глазах рябило от белого, алого, багрового…


Я ощущала себя… бабочкой, прорвавшей кокон.


Новенький галстук, сданный еще накануне, с прохладным шелестом коснулся щеки.


Я видела себя идущей по главной аллее, входящей в подъезд, – всех соседей, изумленно приветствующих меня, – злобную Ивановну, ее мужа – белоглазого полицая (как выяснилось, он и был полицаем, но это другая история), жирнягу и задавалу Сомова из второго подъезда, а, главное, Женю Розенфельда, который в прошлый четверг засунул мне за шиворот дохлую гусеницу.


Рокот барабанных палочек. Срывающийся голос, – шепот? крик? – мой? Чужой? Общий?


Я опять забыла слова. Я открывала и закрывала рот, умоляюще поглядывая на застывших в почетном карауле пионеров. Шевеля ледяными губами, я замерла под немигающим бронзовым взглядом. Ведь даже у бессловесного баклажана есть душа. Маленькая, лиловая, смешная, она тянется к свету, к торжеству справедливости, она, если хотите знать, за мир во всем мире, – за это… пролетарии… всех… проклятьем заклей… мленный..


К счастью, рокот палочек заглушил все прочие звуки, слова и междометия. Мои, пионервожатой Людочки, приглашенного по случаю ответственного товарища из гороно…


Он заглушил сдавленное похрюкивание в задних рядах и облегченный выдох по окончании торжественной церемонии.

Голоса

Когда-то площадей не было, то есть, они были, конечно, но ассоциировались с портретами генсеков, каракулевыми папахами и майскими демонстрациями.