Вокруг было темно… почти темно. И прохладно… Нет, не влажно. А там, откуда она появилась – очень жарко и очень светло, и мимо постоянно проходили обладатели огромных ног, обутых в жесткие сандалии. У колодца в этот час стояла уйма птиц и людей. Пришлось спасаться здесь.
Черная веточка замерла.
– Эй ты, веревочка! – пророкотал низкий разбуженный голос. – Эй!
Ахи, конечно, не услышала ни звука, змеи ничего не слышат. Но ей помогло то, что по коврику похлопала темная сухая ладонь, двигавшаяся с той же быстротой, с какой ее собственный язык касался подозрительного листа. Хлоп-хлоп… И полмига не прошло.
Ахи – маленькая, серая, с узором, похожим на переплетение черных лент – отползла от пишущей руки и обвилась вокруг походной чернильницы.
На утоптанном полу шатра была расстелена циновка со вплетенными перьями – «коврик мудрости».
«Там, где песок заплетают в косы ветров вихри смерчей, там, где жить нельзя, а можно только двигаться вперед… Так мы и живем, в это мы и верим…»
Или было не так?
Как же в этой песне было? – думал он и не понимал. Поешь, поешь за певцом, повторяя на ходу, а потом вдумаешься в слова… И петь не хочется.
Почему «жить нельзя, можно только двигаться»? Кто придумал этот бред? Зачем еще как-то жить, не кочуя?
Вождь маленького племени вспоминал длинную жалобную песню, услышанную на днях. Раз уж с караваном привезли тряпичную бумагу, надо хотя бы попробовать. А раз пробовать, так на чем-нибудь прекрасном. Хотя бы на этой песне.
Здесь вождя поджидало знакомое разочарование. Музыка на листе не помещалась. Ее нечем было записывать – «черточки и точки», расставляемые над словами, для всего богатства звуков не подходили, и можно было только приблизительно наметить над парой знаков, с какого звука начинается работа горлом.
На листе оставались буквы, а буквы складывались в неожиданно глупые и странные слова. И песня без музыки, нелепая, бескрылая, выглядела так убого, что вождю стало жаль бумаги, и он чуть не скомкал опозоренный лист. Как в чужом сне.
Вот какая коварная вещь – песня! Можно ли сочинить хоть что-то, чего не высмеют бумага, чернила, воск и стило? Истинно сказано, умение писать – для битв и торговли, а мудрые люди не записывают песни, как городской ростовщик – доходы. Они их поют.
– Старый пришел, Старый! – донеслось с улицы.
Вождь, кряхтя, поднялся с циновок и выглянул из шатра как раз затем, чтобы увидеть, как в селение торжественно входит Сэхра, старейший из оставшихся в живых сказителей. Вот так-так!..
