Президент вызывает своего старого друга, военного летчика, и приказывает ему лететь на Нью-Йорк с ядерной бомбой на борту.
Генералы в Пентагоне поднимают бунт, пытаются захватить власть в Вашингтоне, но их разоружают. Один из офицеров, участвовавший в подавлении бунта, связывается по радио с советским генеральным штабом.
«Кто у телефона?» — спрашивает офицер.
«Генерал Евский, — отвечают из Москвы. — С кем я говорю?»
Адъютант протягивает офицеру раскрытую папку досье. Офицер бросает взгляд на первую страницу и тихо спрашивает в трубку:
«Ваня? Это ты? Здравствуй!»
«Здравствуй, Джон, — отвечают из Москвы. — Я узнал тебя по голосу».
«Как твой сын, Ваня? — спрашивает офицер. — В Берлине он был совсем еще маленьким».
«Кончил институт. А как твоя дочь?»
«Вышла замуж. Я уже дед, Ваня… Сколько осталось до… Ты понимаешь меня?»
«Четыре минуты тридцать секунд», — следует сухой ответ из Москвы.
Президент сидит, сжав голову руками. На стене его кабинета тикают часы.
Светящаяся точка на карте в Пентагоне делает зигзаги в окружении стрел-ракет.
Тикают часы…
Бомбардировщик, посланный президентом, разворачивается над небоскребами Нью-Йорка.
Тикают часы.
Улицы Нью-Йорка. Девочка прыгает через веревочку. Женщина катит коляску. Танцуют твист. В парке целуются двое…
Тикают часы…
Осталось две минуты…
Улицы Нью-Йорка. Девочка прыгает через веревочку.
Мужчина расплачивается за такси. Женщина поправляет одеяльце в коляске. В парке целуются двое. Они ничего не знают! Ничего не знают…
Тикают часы…
и…
Неожиданно…
Неожиданно телевизор гаснет. Надо же быть такому: перегорел! Или, может быть, замкнулось в нем что-то, как в электронном аппарате в Центре управления стратегической авиации? Вот тебе и «самое прочное в мире»!
Так мы и не узнали, чем кончилась эта история. Надо полагать, бомбардировщик не долетел до Москвы.
В комнате темно. Ровно дышит во сне Таня. Внизу за окном горит зеленая реклама мотеля. Светящиеся шарики катятся по дороге навстречу друг другу: пара светлых — передние фары, пара рубиновых — задние. Небо светлее на горизонте: там — город. Там сейчас ложатся спать напуганные телефильмом Брауны, Смиты, Фримены, Когены, Уайты. Почему-то становится жалко их. Жалко их город, их телефоны, их уютные домики, их детей. И еще почему-то вспоминаются слова библейского Иова, проклявшего свой день рождения и ночь своего зачатия: «О! Ночь та, да будет она безлюдна, да не войдет в нее веселье!»
Засыпая, вы слышите, как шелестят шины под вашим окном, как хлопает дверка автомобиля и смеется какая-то женщина.
