Никто уже и не помнил его настоящего имени. Жменя и Жменя. Что попадет в его кулак — уже не упустит. Жменя был в школе последний ученик, пропащий ученик.
— Так на сколько раньше приходит пароход из пункта А, чем из пункта Б? — спрашивал учитель.
Жменя смотрел на учителя с иронией.
— Ну, не решил? — осведомлялся учитель.
— Есть мне время этим заниматься, — отвечал Жменя.
Но зато он был первый биток. Король! Он выигрывал у мальчиков не только монеты, но и пуговицы, даже крючки от штанов, которые тут же прятал в ржавую жестяную коробочку. И мальчики уходили домой, придерживая штаны, и с суеверным ужасом оглядывались на Жменю, как бы он и их не спрятал в свою ржавую коробочку…
— Папиросы «Зефир»! — выкрикивает Жменя. — Махорка «Верчун»!
— Купец, сюда иди! — зовет со своего поста Фогель, единственный в городе милиционер, похожий своей длинной седой бородой на бога Саваофа.
— А зачем? — отвечает Жменя.
— Что, каждый день я тебе буду говорить и каждый день ты меня будешь спрашивать — зачем?
— А что такое? — так же спокойно отвечает Жменя, не двигаясь с места.
— Скоро ты возьмешь патент?
— Я не возьму патент.
— Как не возьмешь? — кричит Фогель и уже берется за свисток.
— Я сегодня в последний раз торгую папиросами, — отвечает Жменя.
— А чем ты завтра будешь торговать — монпансье? — спрашивает Фогель.
— Я совсем не буду торговать, я буду работать.
— Где же ты будешь работать? — интересуется Фогель.
— Я буду работать на пятой госмельнице, я буду помощником мукомола, — сообщает Жменя.
— Ну хорошо, чтобы я тебя больше не видел, помощник мукомола, — отвечает Фогель и отворачивается.
Жменя пробегает мимо него.
— Папиросы «Графские»!.. Папиросы «Коминтерн»!..
В это время Валька Хлородонт, прозванный так за ярко-белые зубы, красавчик Валька в штанах гольф и берете ездит по городу на велосипеде «БСА» и говорит: «Ультра!», «Экстра!» — и, по слухам, собирается в Америку или даже в Монте-Карло.
А Френк никуда не собирается — ни в Америку, ни даже в другой город. Френк — мальчик с молчаливым, темным взглядом, который можно было бы назвать угрюмым, если бы не его серьезность и светившийся в нем ум.
В те времена он казался мне могучим существом. Никто никогда не видел, чтобы Френк сидел над книгами и зубрил, раскачиваясь как во время молитвы. Он открывал учебник и, казалось, сразу, одним взглядом, прочитывал страницу и запоминал ее навеки. Перелистав несколько заданных страниц, он закрывал учебник и принимался за свое.
