— Кто такой на линии фронта? — свирепо спросил он.
— Что вы, дядя, я его знаю! — свидетельствует Вася.
— А ты кто?
— Как кто? Я? Вон дядька за меня скажет, — ссылается он уже на меня.
Старичок взял его за торчащий вихор.
— Вояка! Выпороть тебя.
— За что?
— А за то, что из дому ушел, не умываешься, по утрам зубы не чистишь.
— А кто в войну зубы чистит? — удивился Вася.
— Сними бандуру! — приказал молодой и потянул за сумку противогаза.
— Давай его в комнату матери и ребенка! — велел старичок, забирая противогаз.
— А что мне там делать в матери и ребенке? — заскулил Вася.
— А ты зачем здесь? — строго прикрикнул старичок.
— Как зачем? Воевать.
— Успеешь.
— Да-а-а, — обиженно тянет Вася, — кончится война.
— Не кончится, не кончится, — успокаивают его.
— Ну, а с тобой разговор короткий, — недоброжелательно сказал старичок, все поглядывая на мои желтые краги. — К генералу Духонину! Слыхал такого?
— Это тот, что в гражданскую войну? — спросил я.
— Вот-вот, слыхал? — удивился и обрадовался старичок, и лицо его даже подобрело. — Знает!
— Дукельчик, — сказал молодой старому, — ну, чего? Веди к начальнику.
Дукельчик снял с плеча винтовку, и мы пошли.
— Отдай противогаз! — отчаянно закричал Вася. — Отдай, дядька! Возможна химическая тревога, что я буду делать?..
Я очень любил книги. Я любил и футбол, и коньки, и плавал, и прыгал в реку со скал, со старых, мшистых скал, любил дискуссии и вечеринки, и дружил, и спорил с товарищами, и катался на лодке по тихой и кроткой, в желтых кувшинках реке, и не любил и не понимал математики, и любил географию и историю, но больше всего любил читать не относящиеся к наукам книги.
Сначала это был Жюль Верн, Майн-Рид, а потом «Граф Монте-Кристо», таинственный том с золотым корешком, Джек Лондон, «Овод» и «Спартак», и лишь потом уже открыл для себя Толстого, и Чехова, и Гоголя, и еще Стендаля, «Детство» и «В людях», и, наконец, Маяковского, и я не понимал, как это раньше я всего этого не знал и не чувствовал, и уж больше не менял привязанности; это уже, наверное, было навсегда.
Другие мальчики мастерили радиоприемники — детекторные и ламповые, и авиамодели с резиновым моторчиком, и такие, которые улетали и возвращались назад в то же место, как бумеранг, что-то вечно вычерчивали, упрямо выпиливали и точили, и ходили всегда с кронциркулем в верхнем кармане ковбойки, засыпанные металлической пылью, пахнущие стружкой и клеем, похожие на молодого Уатта. А я никогда не мог ничего выпилить или склеить, никогда не мог нарисовать больше того, чему научился в детском саду, — домика с дымом из труб, и не постигал, как это получается у других. Я был влюблен в книги, как другие мальчики в машины.
