— За между прочим, — пану Сигизмундусу пришлось за багажом спуститься, на что лесенка ответила протяжным скрипом.
А вот ржавчину его вояжи не повредили.
Любопытно.
— За между прочим, — пан Сигизмундус оправил шарф и, не имея иных возможностей отомстить, — лимерик, который он дал себе слово сложить при первой же оказии не в счет — обдал проводника взглядом, исполненным презрения. — Предки мои сражались на Вроцлавском поле! И я имею титул барона… от дядюшки достался…
Это он сказал для панны Зузинской, которая за эскападою наблюдала с немалым интересом.
Проводник вновь хмыкнул.
Титула у него не было, да только ему и без титулу жилось неплохо… и отступив в стороночку — панну Зузинскую, добрую свою знакомую, он поприветствовал кивком — проводник изготовился наблюдать.
Вот тщедушный студиозус ухватился за сумку, запыхтел, отрывая оную от земли. И с нею в полуобнимку попытался подняться… едва не упал, и сумку выронил.
Что‑то звякнуло.
Задребезжало.
А лик студиозуса сделался морковно — красным, ярким.
— Возмутительно! — воскликнул он.
Проводник отвернулся.
В его служебные обязанности, благодаря заботе Железнодорожного ведомства, были очерчены четко, и пронос багажа в них не значился.
Для того носильщики есть.
Отстав от сумки, студиозус принялся за чемоданы. С ними он управился легко, видать, не глядя на размер, были они доволи‑таки легки. А после все ж вернулся к сумке…
— Что у вас там? — поинтересовалась панна Зузинская, которой сие представление уже успело надоесть. — Камни?
Студиозус отчего‑то смешался.
Побелел. И неловко солгал:
— Книги. Очень дорогие мне книги… монографии… — он все же поднял сумку, которую ныне держал, прижимая к груди обеими руками.
— Зачем вам книги? Там, — панна Зузинская махнула на рельсы, — от книг нет никакого толку…
Говорила она вполне искренне, но студиозус смутился еще сильней.
— Понимаете, — громким шепотом произнес он, косясь на проводника, который делал вид, будто бы занят исключительно голубями. Оные слетались на перрон, бродили меж поездов, курлыкали, гадили, чем всячески отравляли жизнь дворникам и иным достойным людям. — Понимаете… наш домовладелец — черствый человек… как мог я ему доверить самое ценное, что есть у меня…
И рученькой этак сумку погладил.
Обернулся, смерив лестницу решительным взглядом.
— Мы с кузиной утратили наш дом… но обретем новый. Я верю…
— Два медня, — с зевком произнес проводник и руку протянул. — И помогу…
Деньги студиозус отсчитал безропотно. А вот саквояжик свой, с книгами, пристроил в наилучшем месте, у окошка. И тряпицею отер, бормоча:
