— У-ух, наконец-то я избавился от этого долбанного ублюдка.
— От него одни неприятности, а?
— Угу! Вечно пьяный ворюга.
— Не был ли у него какой-нибудь иностранец?
— Был, неделю назад. Толстый, как свинья.
— Имя?
— Хрен его знает.
— Национальность.
— Хрен знает.
— Пышные усы?
— Ага! Но я должен одеться, черт побери.
— Вы не уйдете, пока я не разрешу. Нам надо осмотреть комнаты Пимлико.
— Они заперты.
— У вас есть второй ключ?
— Да.
— Несите сюда.
Келлер беспокойно вздохнул.
— Бегите за ним, черт побери! — взорвался Траунс.
Владелец дома вздрогнул, подошел к задней стене маленькой прихожей, открыл дверь за лестницей и снял с крючка ключ. Потом вернулся и предал его детективу.
Траунс тяжело потопал вверх по лестнице, Суинбёрн за ним. Бёртон, пропуская Суинберна перед собой, заметил, что улыбка его помощника как-то увяла.
Эмоции Суинбёрна, такие же жгучие и буйные, как и его волосы, всегда быстро менялись, никогда не были последовательными и, чаще всего, совершенно неуместными. Физиологическое состояние поэта заставляло его чувствовать боль как удовольствие, и, как подозревал Бёртон, могло быть источником его необычного непредсказуемого характера. Он впитывал эмоциональные травмы, вроде гибели Бендиша, и прятал их за странным поведением, которое — увы! — часто включало себя большое количество алкоголя. Суинбёрн не мог судить о том, что может повредить ему, и это делало его одним из самых храбрых — и угрожающе саморазрушительных — людей, которых только встречал Бёртон.
— Идите за нами, мистер Келлер, — сказал Траунс. — Я не хочу терять вас из вида.
— Никуда я не пойду, — попытался протестовать Келлер, но сдался и, постанывая, поплелся за неожиданными посетителями по лестнице вверх. — Ноги, — пожаловался он. — Дерьмовые, как жисть.
Квартира Пимлико состояла из жилой комнаты и кухни. В ней воняло прогорклым свиным жиром и беконом, и ее давненько не чистили. На полу валялась поношенная одежда. На туалетном столике, прямо перед расколотым зеркалом, стоял фаянсовый умывальник с затхлой водой и толстой линией грязи, окружавшей его изнутри. Рядом лежали опасная бритва и грязный кусок мыла. Провисшая незаправленная кровать, на стуле — непогашенные счета с местных собачьих бегов, под окном — выпуски Лидс Экзаминер.
Суинбёрн и Келлер остановились на площадке, а Бёртон и Траунс вошли в квартиру.
— Записная книжка! — воскликнул человек из Скотланд-Ярда, поднимая с кровати маленький переплетенный томик. Он тщательно перелистал ее, страница за страницей. — Ничего, кроме ставок на собак. Он был игрок, этот парень, Пимлико.
