— А ты ела яичницу с колбасой? И булочки с маслом? — спрашивал он.
— Да, — говорила Элина.
Когда они оставались вдвоем, Ардис замечала: — Он не понимает Америки, но не будем сбивать его с толку, — и смеялась, и добавляла: — Если я не посплю десять часов, я в жизни не выдержу этих разговоров с ним, душенька, — и что тогда будет? Самое важное в жизни — это сон, — задумчиво произносила она, поглаживая себя по лицу. — Полное отключение сознания.
Итак, по утрам Элина ела одна, затем брала свои книжки и туфли и выходила в коридор, застланный толстым бобриком. Перила на лестнице были всегда до блеска натерты; дверные ручки и дверные петли до блеска натерты; дверь маленького, величиной со шкаф, лифта сверкала. Но Элина все пять этажей спускалась по лестнице пешком, так как боялась лифта. А от подъезда до школы было всего пять минут ходу, да к тому же при дневном свете, так что бояться тут было нечего, просто нечего. «Если вдруг испугаешься, сразу представь себе, что я стою у окна и, перегнувшись через подоконник, сверху смотрю на тебя, — говорила ей Ардис. — И представь себе, сколько других девочек идут в школу и не боятся».
Элина чувствовала себя такой счастливой, когда, вернувшись в полдень домой, слышала, что в квартире уже играет радио. Это значило, что мама встала и что она в хорошем настроении. Они готовили себе ленч и ели в столовой, которая выходила во двор, лежавший далеко внизу. В удачные дни телефон не звонил. Но обычно около половины первого он начинал звонить, и Ардис завтракала, зажав телефонную трубку между грудью и подбородком и тихо мурлыча: «Да. Отлично. Когда? Конечно. Я проверю и позвоню вам… О, конечно. Дивно. Чья машина? Волосы длинные или короткие? Нет, не он. Не он. Я имею в виду не его, а другого, да, того, так что не рассчитывайте на меня, если… А как насчет Элины? Как насчет субботы? Дивно».
Элина медленно, понуро ела. Не помогало и то, что мама время от времени подмигивала ей, как бы подтрунивая над тихим голосом, доносившимся из трубки, и была наполовину тут, наполовину там, наполовину с Элиной, а наполовину с кем-то еще, кто звонил с другого конца города.
Если она спрашивала: «А как насчет Элины?», наступала жуткая пауза, жуткое ожидание. И если потом она говорила: «дивно», сердчишко у Элины падало. Она усиленно моргала, чтобы сдержать слезы и не нарушить маминой беззаботной болтовни, ее веселого настроения, казаться счастливой, когда Ардис победоносно заявляла: — Вот я и добыла тебе работенку, душенька, чтобы ты могла положить кое-что на свой счет в банке! Ты идешь у нас в гору!
