О стыде. Умереть, но не сказать | страница 71
Тигренок — не человеческий детеныш, и все же мы обнаруживаем у него тот же архаичным образом устроенный мозг, отвечающий за функции выживания (есть, пить, спать, защищаться и размножаться); те же механизмы тревоги (химические вещества, отвечающие за чувство тревоги или спокойствия); наблюдаем те же сценарии привязанности (которые стремимся развить сами) или отчаяния, сбивающего с ног. Эвристический эффект поведения животных, благодаря перечисленным гипотезам и методам, позволяет нам лучше понять, что происходит с человеческими существами. Потеря чувствительности на ранней стадии развития, обеднение этой ниши вследствие ухода (исчезновения) матери или ее постоянной депрессии, в результате чего слишком мало нейронов головного мозга оказываются задействованными, вызывают фронтальную атропию и практически полное прекращение выработки окситоцина[151]. Ребенок, растущий в такой обстановке, теряет радость жизни, возникающую под действием окситоцина, и становится эмоционально индифферентным.
В лабораторных условиях в ситуацию «социальной угрозы» были помещены генетически здоровые и выросшие в безопасной среде крысы[152]. Животные проявили себя по-разному. Часть крыс не справлялись с ситуацией, другие выглядели более уверенными. Затем всем животным была впрыснута в лапу небольшая доза формалина — вещества, вызывающего неприятные ощущения. Крысы, которые чувствовали себя уверенно, реагировали на инъекцию следующим образом: четыре-пять раз подряд встряхивали лапкой, а потом возвращались к своим обычным занятиям, как будто ничего не произошло. Те же, кто пережил серию неудач, трясли лапкой пятнадцать-двадцать раз и возвращались к своим занятиям, действуя более осмотрительно: старались избегать встреч с себе подобными и прекращали поиски еды, словно были травмированы.