Другие новорожденные макаки, у которых с уровнем серотонина все в порядке, в раннем возрасте были разлучены с матерями, вскармливались с помощью бутылки, а затем их поместили в среду им подобных, в контакте с которыми они в дальнейшем и развивались. Став взрослыми, эти обезьяны, теснейшим образом связанные с коллективом, так же мало, как и остальные члены коллектива, интересовались окружающим миром; более того, они начали испытывать страх, хотя генетически имели полнейшую предрасположенность к тому, чтобы оставаться открытыми и дружелюбными. Генетические особенности оказались менее значимы, чем эмоциональная данность, сообщаемая непосредственным окружением. Особи, сделавшиеся уязвимыми благодаря тому, что в раннем возрасте были разделены с матерями, привязались к своим товарищам. Однако успокаивающий эффект этой связи — более низкий по сравнению с эффектом, который возникает в результате связи с матерью, — спровоцировал болезненную сверхпривязанность[134]. После нескольких месяцев трудного развития макаки оказались на нижней ступени иерархии стаи, повторив путь малышей, испытывавших недостаток серотонина. Слабо уязвимые в генетическом плане, они, тем не менее, оказались уязвимыми на эпигенном уровне!
Следует отметить, что испытывавшие недостаток серотонина малыши, если бы их так же рано разлучили с матерями, восприняли это, как настоящую катастрофу. Замена типа привязанности была бы недостаточным условием, чтобы позволить им выстроить прочные связи с окружающими. Малейший стимул вызвал бы у них невероятное чувство испуга, с которым они могли бы справиться единственным способом — напав на агрессора.
В этих отношениях пол животного определяет ответную реакцию — эмоциональную и поведенческую. В случае утраты партнера активность — за счет внутренних ресурсов — быстрее восстанавливается у самок, тогда как самцы теряют контроль над своими импульсами. Когда и тем, и другим предлагают помощь извне, самки быстро успокаиваются, а самцы по-прежнему долго не могут справиться с переполняющими их эмоциями.
Наблюдения за млекопитающими показывают, что и другая схема тоже верна: гиперчувствительное животное, которое старается прилепиться к кроткой матери, не столь живо, по сравнению с другими, реагирует на происходящее вокруг, в результате чего развиваются способности к взаимодействию с членами стаи, то есть процесс социализации становится более интенсивным.
Итак, невозможно объяснить вышеназванный эффект лишь какой-то одной причиной и приписать всю его силу единственному детерминанту. Нельзя сказать: «Его уязвимость проистекает от слабой секреции серотонина». Но также нельзя утверждать, что «это животное в трудный период жизни сохраняет устойчивость, поскольку имеет к этому генетическую предрасположенность, основанную на выработке большого количества серотонина». Подобные эксперименты скорее побуждают нас думать, что совпадение генетических, эпигенетических, экологических и социальных детерминантов обусловливает единственный очевидный результат: реакцию на потерю. Млекопитающее с небольшим уровнем серотонина в крови, не склонное к играм и исследованию окружающего пространства, ведет мирное существование, если мать находится рядом, а окружение ведет себя стабильно. Совсем иное дело — разделение или потеря, в результате которых спокойное существование нарушается и повторное равновесие достигается с большим трудом. Случается так, что мать вскоре после родов умирает или пропадает в результате какого-либо несчастного случая. Вопреки ожиданиям, малыши не демонстрируют тревогу, поскольку у них еще не было времени выстроить связь с матерью и они не воспринимают ее исчезновение, как серьезную утрату. Эта ситуация, заведомо не предполагающая проявления активных эмоций, приводит к замедлению процессов метаболизма и сердечного ритма у малышей, которые имеют к этому почти биологическую предрасположенность. Позднее, когда им предлагают другую мать, они развиваются медленно, поскольку их организм научился медленнее реагировать на все происходящее вокруг
