Сложив две пирамиды из этих ярких круглых форм, она встала поодаль от стола — оценить эффект: действительно смотрелось любопытно. Темный стол растворялся в сумерках, и, казалось, стеклянная чаша и голубое блюдо парили в воздухе. Все это при ее нынешнем настроении было таким невероятно прекрасным… Она рассмеялась.
«Нет, нет, я впадаю в истерику». Она подхватила пальто и сумку и побежала наверх, в детскую.
Няня сидела за низким столиком и кормила Малютку Би ужином после ванночки. Девочка (она была одета в белую фланелевую рубашонку и голубую шерстяную жакетку, а ее темные тонкие волосики зачесаны в маленький смешной пучочек), подняла взгляд, и, увидев мать, начала прыгать.
— Ну, моя красавица, доешь, как хорошая девочка, — сказала няня, и ее губы сложились так, чтобы обозначить, Берта это знала: она зашла невпопад.
— Она хорошо себя вела, няня?
— Она была весь день просто паинькой, — прошептала няня. — Мы ходили в парк, я села на скамью, достала ее из коляски, а мимо проходила большая собака и положила голову мне на колени, она схватила ее за ухо и потаскала. Это нужно было видеть.
Берта хотела спросить, не опасно ли позволять малышке хватать за ухо незнакомую собаку, но не осмелилась. Она стояла и смотрела на них, опустив руки, как бедная маленькая девочка перед богатой девочкой с куклой.
Малышка вновь посмотрела на мать и улыбнулся так очаровательно, что Берта не выдержала и вскрикнула:
— Ой, няня, дайте я докормлю ее, а Вы пока уберете банные принадлежности.
— Нет, мэм, она не должна менять руки во время кормления, — ответила няня, все еще шепотом. — Это выбьет ее из колеи и может даже огорчить.
Какой абсурд! Зачем иметь ребенка, если он должен находиться, ну, не в футляре, как редкая, редкая скрипка, но на руках другой женщины?
— О, я должна! — выдохнула Берта.
Очень обиженно, няня передала ей дитя.
— Так, не возбуждайте ее после ужина. Вы всегда это делаете, мэм, сами знаете. А я потом не могу ее успокоить!
Слава Богу! Няня вышла из комнаты с банными полотенцами.
— Ну, вот, теперь ты моя, мое сокровище, — сказала Берта, когда ребенок прижался к ней.
Девочка ела с удовольствием, тянула губки к ложечке и потом махала ручками. Иногда не отпускала ложечку, а иногда, когда Берта вновь наполняла ее, она от нее отмахивалась.
Когда с супом было покончено, Берта повернулась к камину.
— Милашка ты моя, милашка! — сказала она, целуя свое теплое дитя. — Как я тебя люблю. Такая ты приятненькая.
