— И ты поверил, что спрыгнуть с балкона — это единственный способ остаться со мной?
— Сейчас это кажется странным и глупым, но тогда — да, поверил. Наверно, от отчаяния. Подумал — пусть все идет так, как идет. Лучше уж ничего — чем чего, но такой ценой. Просто опустил руки и плыл по течению. Я видел, что тебе скучно со мной.
— Интересное кино, — проворчала я. — А я думала, что это тебе со мной скучно. Ты был такой… весь в науке, в эмпиреях. А я? Будущий бухгалтер. Как говорит одна моя приятельница, так всегда бывает, когда людям лень открыть рот и рассказать друг другу обо всем, что их беспокоит. Все проблемы — от недосказанности.
Тут я прикусила язык. Потому что противоречила самой себе. Разве я могла сейчас вот так вот открыть рот и рассказать Никите обо всем — о дядипашином дневнике, о дьяволе и «погремушке»?
— Теперь все по-другому? — он смотрел на меня и ждал ответа, а я молчала. — Теперь все будет по-другому?
— Надеюсь, — наконец удалось выдавить мне. — Это не так уж просто. Если привыкла все держать при себе.
В этот момент я отчаянно ненавидела себя, но… ложь по-прежнему была тонкой и волнующей — как аромат изысканных духов, как изящная любовная игра.
— Что ты думаешь делать с этим дальше? — спросил Никита, поглаживая меня за ухом — как кошку.
— Как что? Сейчас поедем в полицию, — я сделала вид, что не поняла.
— Это ясно, — поморщился Никита. — Я имею в виду твои… способности.
— Ничего не буду. Я научилась смотреть на людей так, чтобы не видеть, что у них делается внутри. Хотя, конечно, это соблазн. Сильный соблазн. Я ведь могла бы просто смотреть. Как рентген. Не лечить. Но лучше не стоит. Откуда я знаю, может, это для них тоже плохо. Или для меня.
— А ты никогда?.. — Никита запнулся и отвел глаза.
— Нет, — с досадой поморщилась я. — Ни тебя, ни Костю. Даже не знаю почему. Ни разу мысли такой не возникло. По логике вещей, вас-то я в первую очередь должна была осмотреть и излечить, с ног до головы. Но вот нет. Представляешь — если б я тебя или его угробила… Мне и так с этим жить всю оставшуюся жизнь: хотела помочь людям, а только нагадила.
— Ты же не знала.
— Ну и что? Мне от этого не легче.
Не знала? Да. Не знала. И наивно думала, что дьявольское зло как-то можно употребить людям во благо.
— Пойдем, — я встала и подошла к серванту, куда прибилась «погремушка». Никита, похоже, ее раздражал: она переливалась как-то ядовито и звенеть перестала. И даже пыталась увернуться, когда я ее подхватила и положила в сумку. Никита моих манипуляций с невидимым предметом не видел — завязывал в прихожей ботинки.
