До звонка на урок оставалось минут пять, когда в класс с грацией ледокола вплыла крайне примечательная особа.
— Это 7-А? — спросила она густым басом.
— Бу-бу-бу, — ответили мы в крайнем потрясении.
Уж на что лаборантка Раиса была мощной, но эта тетка — намного выше и толще. Как раз про таких бородатый анекдот: «Метр. Метр. Метр. Где будем делать талию?». Впрочем, какой там метр — как минимум полтора. Обтягивал глыбу ядовито-зеленый сарафан. Пальто такого же тона, только чуть темнее, она перекинула через руку. Ноги… Да, вот ноги у нее были хороши. Идеальной формы, в изящных лодочках. Только сквозь светлые колготки пробивалась густая черная шерсть, которая, похоже, никогда не знала бритвы. В отличие от щек, свисающих по-бульдожьи на воротник-бант ярко-розовой блузки. Толстый слой крем-пудры не смог справиться с их сизым оттенком свежей побритости. Довершали картину иссиня-черные волосы, начесанные и залитые лаком до такой степени, что напоминали шлем древнегреческого воина.
Разглядывая это чудо, мы не сразу заметили следующую в кильватере уменьшенную копию — хотя там тоже было на что посмотреть. Девчонка втиснула себя в едва доходящее до колен, тесное в груди коричневое шерстяное платьице нелепого фасона. Я еще подумала, что, наверно, это часть чудом сохранившейся школьной формы ее матушки. Не хватало только фартучка и пионерского галстука. Похожую на параллелепипед тушку подпирали тощие и не слишком ровные ножки-макаронинки в нелепых туфлях-мокасинах. На толстые щеки, в которых совершенно утонул нос, свисали жалкие рыжие косички. За спиной новенькая — кто же еще! — прятала огромный коричневый портфель с двумя замками, когда-то, наверно, очень солидный министерский портфель, а ныне — просто курам на смех.
— Новенькая? — оживленно поинтересовался Вол, протискиваясь к своему столу. Его макушка доставала мамаше примерно до подмышки, а дочке — до подбородка. — Не волнуйтесь, мама, не обидим.
Ледокол величественно кивнул и отчалил. Новенькая, оставшись без прикрытия, ссутулилась и смотрела себе под ноги.
— Давайте-ка запишем вас в журнальчик, — Вол всех нас называл непременно на вы. — Как вас зовут?
Как выяснилось позже, Ангелина лет до восьми жестоко заикалась. Потом как-то само собой все выправилось, но иногда, в пиковых ситуациях, язык ее все же подводил. На самый безобидный вопрос об имени-фамилии, она напружинилась, отчаянно покраснела и выдавила:
— Анг-гел-лина… Ко-коу-рова.
