— Что это с ним? — удивился Коно.
— Разминается, — ответил Такэо. — Холодно голому, вот и хочется двигаться.
— Есть такая игрушка: заденет за что-нибудь, повернёт, а потом опять движется по прямой до тех пор, пока на что-нибудь не наткнётся. Вот и он так же.
— Мне тоже хочется подвигаться. Отойди-ка! — Такэо подобрал скакалку и стал прыгать через неё, но на третьем же прыжке запутался.
— Дай я, — потянулся к нему Тамэдзиро, которому, как видно, надоело играть в шахматы.
Взяв скакалку, он стал резво прыгать, как будто и не жаловался только что на невыносимую усталость, даже сумел сделать два двойных прыжка подряд, со свистом разрезая воздух верёвкой. Андо захлопал в ладоши. Тамэдзиро, торжествуя, стал прыгать разными способами: то скрещивая руки, то просто высоко подпрыгивая вверх — каждый прыжок отлично ему удавался.
— Кошмар! — сказал Коно. — А ведь ему уже за шестьдесят, совсем старик.
— Тело-то его всегда и кормило, — заметил Такэо. — Раньше он был форточником, специализировался на кражах в высотных домах. Для того чтобы без страха подниматься на верхние этажи, необходима особая лёгкость и подвижность.
— Ну, если он такой замечательный форточник, зачем ему было убивать?
— По глупости. Да и здоровье, видно, уже не то. Кто-то заметил, ну и… Сам понимаешь…
— Вот чёрт! — вдруг рассердился Коно. — Ну и сволочь же!
— Это ты обо мне? — спросил Такэо и с горькой усмешкой захлопал глазами, будто пытаясь отогнать от себя слова Коно.
— Да нет, о нём. — И Коно досадливо скривился.
— О ком «о нём»?
— Ну и тупой же ты! — расхохотался Коно. — О Нихэе, о ком ещё? Разве мы не с него начали разговор?
— A-а… — улыбнулся Такэо.
— Он меня ненавидит. — В этот момент Нихэй посмотрел на часы, и золотой браслет блеснул в солнечных лучах. — Когда он заступает на ночное дежурство, то непременно притаскивает с собой огромную связку ключей. Я знаю, у него их там штук двадцать и все звенят, как индийские колокольчики. К тому же они к нашим камерам не имеют никакого отношения, так, дубликаты. Только я лягу, как он начинает трясти ими у самой двери, никаких сил нет терпеть. Я вскакиваю, нажимаю на кнопку сигнала и высказываю ему свои претензии. Но ему всё нипочём. Начинает мне зубы заговаривать, что, мол, нельзя допоздна заниматься, кровь приливает к лицу и пр. Я урываю от собственного ночного сна время для чтения, а он набрасывается на меня так, будто я пытаюсь поднять бунт. Тут как-то я не понял одно место из третьей главы «Капитала», то, где говорится о доходах и прибавочной стоимости, о том, как они соотносятся, и спросил у него, а он ушёл от ответа, мол, занят.
