Она опять улыбнулась Марине Георгиевне, кивнула на прощанье. Губы Марины Георгиевны слащаво съежились, но лицо стало холодным, и руки она не подала. Галя пошла дальше. В задних рядах толпы она разглядела Кулибабу. Держался Кулибаба молчаливо, обособленно, ее не заметил; чтобы не здороваться, Галя поторопилась обойти его.
От бессонницы Галю пошатывало, она боялась, что свалится в первую попавшуюся канаву, но отчего-то было очень весело и все вокруг казалось милым и славным. Под ногами гулко стучал ледок колдобин.
И здесь она столкнулась с Веревкиным. Прослышав о помощи треста, он поспешил приехать от овечьих отар. Галя с неподдельной радостью и в то же время с каким-то странным замиранием сердца поздоровалась с ним, рассказала о результате поездки.
— У Бодяги в кабинете, — с увлечением продолжала она, — сидел главный ветврач всего южного главка. Из Москвы прикомандирован. И он тоже похвалил вас, Осип Егорыч, что не побоялись сделать прививку всему скоту: переболеет, говорит, и тогда с чистой совестью погоните дальше. Прямо вслух и похвалил.
— Спасибо, — сказал Веревкин. Улыбка приподняла его усы, он смутился и словно помолодел.
И тогда Галя как бы впервые увидела его глаза, обычно спрятанные под хмурыми бровями: они были какие-то медвежьи и очень простодушные.
— Осип Егорыч, — со свойственной ей порывистостью сказала она, — а я ведь раньше считала вас совсем не таким человеком, каким… каким вы оказались.
— Гм!..
— Сперва, еще в совхозе… помните на майском вечере? Вы мне показались самонадеянным, грубым… человеком, который считается только со своим мнением. Несправедливым казалось и ваше отношение к Аполлинарию Константиновичу. Ну… а теперь, когда вместе стали гнать гурты и… словом, я считаю, что ошибалась, и очень рада признаться в этом.
Чумазое лицо Гали раскраснелось, глаза блестели. И вдруг она расхохоталась, — искренне, без всякой наигранности. У Веревкина мелькнула нелепая мысль: а что если сейчас вот сказать Гале, что и она ему тоже очень дорога? Взять да и сказать?.. Нет. Не такое сейчас время.
Через две недели весь рогатый скот поднялся, начал щипать траву, а телята-отъемыши заиграли, словно и не были больны. Гонщики, доярки почистили похудевших коров. Карантин сняли. Гурты снова потянулись вперед на Сиротинск — городок на берегу Дона, где была переправа. От ящура погибло одиннадцать голов: правда, как всегда, от этой болезни значительно больше пострадал молодняк. Трупы сожгли, и за таборной стоянкой вырос невысокий скотомогильник, обнесенный валом.
