И тут из сада ко мне подбежал запыхавшийся Тристан.
— Джим, я потерял регистрационную книгу.
— Опять морочишь мне голову своими шуточками, — сказал я. — Почему бы тебе не передохнуть от постоянной демонстрации своего чувства юмора?
Я засмеялся и разбил бутылку из-под линимента об остальные.
Он подергал меня за рукав.
— Я не шучу, Джим, поверь мне. Я действительно потерял эту чертову книгу.
На этот раз хладнокровие оставило Тристана. Его глаза были широко раскрыты, а лицо — бледно.
— Да куда она может деться, — сказал я. — Обязательно найдется.
— Она не найдется никогда! — Тристан, ломая руки, стал мерить двор шагами. — Ты знаешь, я два часа истратил на ее поиски. Я перерыл весь дом. Она исчезла, говорю тебе.
— Ну и что, оно и неважно. Ты ведь переписал все имена в главную книгу.
— В том-то и дело, что нет. Я собирался заняться этим сегодня вечером.
— Иными словами, все те фермеры, которые заплатили нам сегодня, получат в следующем месяце те же счета еще раз?
— Типа того. Я не помню их имен, за исключением двух или трех.
Я сел на край каменной поилки.
— Тогда пусть поможет тебе Бог. Эти йоркширские молодцы не любят расставаться со своими медяками и в первый раз, но если ты попросишь их сделать это снова — берегись.
И тут мне в голову пришла еще одна мысль, и я с оттенком жестокости спросил:
— А как насчет Зигфрида? Ты уже сказал ему?
Лицо Тристана исказила гримаса.
— Нет, его не было дома, он только что пришел. Пойду скажу ему.
Он распрямил плечи и ушел со двора.
Я решил не идти за ним в дом. Я не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы пережить сцену, которая должна была разыграться. Вместо этого я ушел в дальнюю аллею, которая мимо дома вывела меня на ярмарочную площадь, где в сумерках был отчетливо виден освещенный вход в «Гуртовщиков».
Я сидел за пивом, когда там появился Тристан, который выглядел так, как будто из него выпустили пару литров крови.
— Ну и как? — спросил я.
— Да как обычно. Может быть, на этот раз чуть хуже. Но вот что я скажу тебе, Джим. Я не хотел бы, чтобы этот месяц кончился.
Регистрационная книга так и не нашлась, и месяцем позже все счета были выписаны снова на день открытия ярмарки.
В приемной в тот день было тихо, а мои вызовы я обошел еще до полудня. Я не зашел в дом, поскольку через окно приемной видел, как вдоль стен сидят фермеры: у каждого на лице читались одинаковая обида и желание отстоять свои права.
Я прокрался на ярмарочную площадь. Когда у меня было свободное время, я с удовольствием бродил меж прилавков, которые стояли по периметру древней площади. Тут продавались фрукты, рыба, подержанные вещи и одежда, торговали букинисты, короче, здесь было почти все, но прилавок с фарфором мне нравился больше всех. Его держал интеллигент-еврей из Лидса — толстый, потный, уверенный. У него было гипнотическое умение продавать. Я никогда не уставал наблюдать за ним. Он очаровывал меня. В тот день он был в своей лучшей форме, стоя в небольшом проходе между двумя горами посуды, а жены фермеров слушали его, открыв рты.
