— Люди-то, они разные бывают, а, Эрнст?
— Верно, Кеннет, верно, — ответил его товарищ.
— Как, по-твоему, Эрнст, нынешней весной у йоркширских джентльменов такая мода?
— Может, и такая, Кеннет. Может, и такая.
Позади раздались смешки, и мне стало ясно, что судьба свела меня с признанными местными остряками. Быстрее поесть и уйти! Дора толкнула через стойку толстый кусок ветчины между двумя ломтиками хлеба и сказала с одушевлением сомнамбулы:
— С вас шиллинг.
Я сунул руку за борт плаща, и мои пальцы наткнулись на фланель. О господи! Деньги остались в кармане брюк в Дарроуби. Обливаясь холодным потом, я принялся бесцельно шарить по карманам плаща. В ужасе поглядев на блондинку, я обнаружил, что она убирает бутерброд в ящик.
— Видите ли, я забыл деньги дома. Но я бывал тут. Вы ведь меня знаете?
Дора вяло мотнула головой.
— Нуда неважно, — беспомощно бормотал я. — Деньги я завезу, когда в следующий раз буду проезжать мимо.
Лицо Доры по-прежнему ничего не выражало, только одна бровь чуть дернулась вверх. Бутерброд остался нетронутым, а я думал только о том, как спастись, и обжег рот, торопясь поскорее выпить бульон.
Кеннет отодвинул тарелку и начал ковырять спичкой в зубах.
— Эрнст! — сказал он, словно делясь плодами долгих размышлений. — Я так думаю, что этот джентльмен любит чудачить.
— Чудачить? — Эрнст ухмыльнулся в кружку. — Мозги у него набекрень, вот что.
— Не скажи, Эрнст, не скажи! Как дело доходит до того, чтобы пожрать на дармовщинку, так они у него очень даже прямые.
— А ведь верно, Кеннет, верно.
— Еще бы не верно! Вон, попивает бесплатно бульончик, а погоди он по карманам шарить, так, гляди, и бутерброд умял бы. Если б Дора не держала ухо востро, прощай ветчинка.
— Правда, правда, — согласился Эрнст, по-видимому, вполне удовлетворяясь ролью хора.
Кеннет бросил спичку, шумно всосал воздух между зубами и откинулся на спинку стула.
— Только мы еще об одном не подумали. Может, он беглый?
— Беглый каторжник, Кеннет?
— Вот-вот, Эрнст.
— Но у них же на штанах всегда стрелки.
— Оно, конечно, так. Только я слыхал, есть тюрьмы, где теперь перешли на полоски.
С меня было достаточно. Поперхнувшись на последних каплях бульона, я кинулся к двери. Меня озарили косые солнечные лучи, и я услышал последнее умозаключение Кеннета:
— Небось смылся с дорожных работ. Ты только погляди на его сапоги...
