— Им нужен номер сорок три одиннадцать, — кричит она.
— Понятно:
Море темнеет,
Чайкин крик
Блекнет.
— отвечает работник.
Она кивает:
— Хорошая овечка.
— Поторопитесь, — говорит София, — ветер крепчает, и скоро вертолет не сможет подняться. А оставлять японцев у себя на ночь — выше моих сил.
Работник выманивает овцу из хлева, она радостно скачет за ним. Лэрке принимается играть мелодию, печальнее которой Каспар никогда ничего не слышал, а работник, который тем временем делает овце массаж и проводит ножом по горлу, смотрит на нее с раздражением.
— Бодренькое что-нибудь сыграй! — шепчет он.
Лэрке наигрывает марш.
— Ты что, хочешь все испортить? Ты же знаешь, что ей нравится тема из Эльвиры Мадиган.
Лэрке показывает ему язык и свистит в свою флейту так, что из нее вылетают брызги дождевой воды.
— За что тебе вообще деньги платят?!
Лэрке топает ногой.
— Держи ведро, — говорит работник Каспару.
— Ты же знаешь, в моем контракте нигде не написано, что я должна играть при забое, — говорит Лэрке.
Работник ворчит и еще раз делает овце массаж. Она тихонько храпит, как будто засыпает. Лэрке убегает домой.
— Пой, Каспар, — говорит работник и заводит пасхальный псалом.
Каспар подхватывает. Это псалом об агнце, несущем крест. Овца клонит голову набок и смотрит на небо. Когда в ее зрачках отражаются тучи, работник наносит удар, и Каспар замечает только легкое изумление в ее взгляде. Кровь тяжелой струей выплескивается в ведро, пар собирается в облачко, оно поднимается и плывет над долиной. Глаза овцы мутнеют, как застывающий стеарин. Между землей и небом растет тишина, незнакомая Каспару. Она легонько жужжит, и он знает, что сейчас вдыхает тот воздух, который выдохнула овца.
Работник сдирает шкуру и кладет голую овцу на тачку. Перед лицом Каспара плывут белые облака, а после он помнит только, что лежит в жидкой грязи, а работник склонился над ним.
— У меня нога больная, — говорит он поднимающему его работнику, — мне до сих пор тяжело на нее опираться.
Они медленно идут к Софии, а он старается не смотреть на черные овечьи ноги, торчащие из тачки. Японцы выходят из дома, по пути к своему вертолету они все время хихикают и кланяются. Работник заносит туда овцу, а София дарит японцам подарки. Они снова кланяются и благодарят до слез в глазах. Вертолет взлетает.
— Я всегда даю им с собой какие-нибудь товары, — говорит София, — пару варежек и чулки, которые я связала из шерсти той же овцы. Их японцы надевают, когда едят ее мясо.
