Пароход медленно и тяжело качался на волнах, хотя буря в полночь стихла. Володя проснулся и долго прислушивался к тишине. Лампочка в каюте горелая тускло и сиротливо. Равно и спокойно дышал спящий отец. Зажатая в его спущенной с кровати руке газета ритмично дрожала.
Володя тихо склонился над ним. На переносицу отца села муха, и он легонько морщил широкий лоб и смешно шевелил губами, будто вот сейчас хотел кого-то поцеловать.
Затаив дыхание, Володя нежно и с любопытством вглядывался в родные черты. Он любил отца страстно, той глубокой, скрытой в себе любовью, с которой ради любимого человека идут на большие жертвы. Отец в глазах юноши был отважным героем, победителем стихий. Мечтой Володи было прийти отцу на помощь в трудный и опасный момент. В юношеских снах он не раз вытягивал славного геолога из глубокого колодца, куда его, якобы, бросили басмачи.
Он завидовал отцу и, как только мог, повторял его и в движениях, и в разговорах, и в привычках. Глядя на мужественное отцовское лицо с веселыми золотыми проблесками в глазах, Володя сам чувствовал себя тверже, к нему приплывала энергия, большая, безграничная радость. Отец спал. Легкие морщинки на лбу казались мигающими тенями. Клин бородки торчал вверх, навстречу сыну. Володя не сдержался и двумя пальцами осторожно взял бородку за кончик. Отец не пошевелился. Сын засмеялся чуть слышно счастливым смехом.
— Уважаемый академик Дорошук, — прошептал Володя, — о вас знает весь мир, но отец вы только мой, только мой…
Когда Володя утром вышел на палубу, его поразил цвет моря. Он был ярко-зеленый с великим множеством еле уловимых оттенков. Море еще не успокоилось, поднимались большие волны, но на их гребнях уже не было белой накипи.
— Ночью мы прошли Хоккайдо, — сказал Володе капитан. — За протокой Лаперуза начнутся берега Карафуто.
«Японский хвост», вспомнил Володя и улыбнулся.
«Сибиряк» часто задерживался на своем курсе — этого требовали исследования, проводимые гидрографами, которые ехали на Сахалин вместе с геологической экспедицией. Заданием «Сибиряка» было пройти из Японского моря через Татарский пролив вдоль западных берегов Сахалина. Пароход имел совсем маленькую осадку, и капитан был уверен, что даже между мысом Лазарева и мысом Погоби, где глубина небольшая, он проведет «Сибиряк», не рискуя сесть на мель.
Володя воспринимал задержки в дороге с тайной радостью. Чем дольше в море — тем лучшее. Он думал о том, как, словно между прочим, скажет Инге: «„Сибиряк“ шел пятнадцать суток — ничего себе прогулочка…»
