— А вот третий что еще скажет? Ты как насчет счастья думаешь?
— Я думаю, что счастье — это кто человек, значит, рассудительный, себя соблюдает; может все справить как следует быть, и в дороге, к примеру, тоже себя соблюдает и в хозяйстве тоже человек карахтерный, вот это и есть счастье!
Посмотрел я на этого мужика: одежонка на нем заплатанная, из шапки дыры глядят, даже лапти растрепались.
— Да ты на меня не смотри, это я ведь не про себя говорю. Потому я сказал про счастье, что у меня самого двугривенный в кармане не залежится, сейчас его в кабак снесу.
— Так куда же ты все-таки идешь? Мы же видим, что счастьем ты это нам зубы заговариваешь.
— Я знаю, ты, верно, в деревню Заболоть идешь?
— Да.
— Не к Митрию ли Иванову?
— Да.
— Так-то. Смотрю я и думаю: верно, он к Митрию Иванову в Заболоть идет!..
Мужики уехали вперед. Я никогда в Заболоть не собирался и не слыхивал про нее, а подавно о каком-то «Митрии».
Верст через десять я подошел к опушке леса, возле нее расползлись по склону несколько изб. Баба, бравшая воду у колодца, сказала, что эта деревня — Заболоть, а Митрий Иванов возле самого леса, в крайней избе.
Было часа 4 дня, когда осенние сумерки начинают заволакивать туманом даль.
Я подошел к избе, где была прибита доска с надписью «Дмитрий Иванов» и нарисована пожарная бочка. Поднялся, пройдя сквозь сени в избу, где на лавке сидел старик с очками на конце носа, щелкал на счетах и, слюнявя палец, перебирал какие-то бумаги и страницы растрепанной тетрадки.
— Бог на помощь! — сказал я, крестясь на иконы в углу.
— Здравствуйте! — ответил старик, вглядываясь в меня.
— Нельзя ли у вас чайком погреться? Я заплачу за самовар.
— Милости просим, баба сейчас поставит. Ты, может, и ночевать хочешь остаться?
— Хорошо бы. Уморился с дороги.
— Да куда ж идти теперь, смеркает. Пока придешь в другую деревню, там спать лягут, не достучишься. Ложись у меня на лавке ли, или на печи, где хошь. Места у меня довольно.
— Спасибо на том. Так ты и есть Митрий Иванов?
— Так я и есть. Кто ж тебя послал ко мне?
— Встретил по дороге мужика; говорит, что ты человек добрый, и если кто к тебе попросится ночевать, ты его и побережешь, как следует, и вообще уважишь.
— Да… Смотрю я на тебя и дивлюсь: не было еще у меня до сих пор таких чистых странников. И полушубок у тебя новый, и сапоги целы, и часы есть, — вижу, парень ты фартовый…
Хозяин позвал баб. Пришли две девушки, поставили самовар и сели на лавке под печкой, слушая наш разговор. Хозяин же стал со мной вместе пить чай, расспрашивая меня обо всем, а сам рассказал о себе, что держит маленькую мелочную торговлю.
