Не глядя на профессора, Джаггер негромко сказал Брайони и Максу:
— Не знаю, что мы можем предпринять, но нужно отнять у старика ампулу так, чтобы она не разбилась. Макс, как думаешь, сможешь поймать такси?
Ветер подул сильней. Зонтики над столами закачались, навесы из брезента захлопали. Джаггер кивнул официанту, намереваясь расплатиться. Дальше события развивались стремительно. Официант подошел, и Джаггер протянул ему купюру. Макс увидел, что мимо едет свободное такси, вышел из-за столика и сделал знак водителю. Официант уронил сдачу — несколько монет и бумажку. Он, Джаггер и Брайони разом наклонились, чтобы поднять. Тут налетел порыв ветра и чуть было не сорвал навес прямо над ними. Какая-то женщина от испуга даже вскочила. Владелец кафе выбежал на улицу складывать зонтики и что-то крикнул официанту.
Во всей этой неразберихе быстрее всех сориентировался профессор Силидж-Бинн. Он нагнулся и поднял десятифранковую купюру. Встал и продефилировал мимо Макса к такси, дал какое-то указание шоферу и сел в машину. Не успел Макс и слова сказать, как такси тронулось и скрылось за углом, выехав на улицу Де Ран.
Макс растерянно поглядел ему вслед. Подъехало другое такси. Макс отчаянно замахал водителю, одновременно крича что-то Джаггеру и Брайони. Джаггер повернулся, сразу понял, что произошло, вскочил и потянул Брайони к остановившейся машине.
Они буквально столкнулись с каким-то французом, извинились и забрались вслед за Максом в такси. Француз схватился за ручку дверцы и принялся кричать, указывая вдоль улицы:
— M’sieul M’sieu! Tour Eiffel! Votre copain! Tour Eiffel!
Шофер, казалось, быстрее других понял, что надо делать. Он резко развернулся, рискуя столкнуться с проезжающими машинами, и помчался в указанном направлении. Когда они выехали на набережную Д’Орси, Макс сказал:
— Я бы хотел, чтобы мне объяснили, наконец, что происходит. Этот сумасшедший, что, воображает, будто может уморить весь мир голодом?
— К сожалению, он не такой сумасшедший, как ты думаешь, — ответил Джаггер. — Не знаю, насколько можно верить его словам, но было бы непростительной глупостью не принимать его всерьез.
— Но при чем здесь Эйфелева башня? — спросила Брайони.
— Точно не знаю, — хмуро проговорил Джаггер. — Но у меня есть кое-какие подозрения. Самое скверное — то, что у профессора мания преследования.
Такси еле двигалось, поминутно застревая в уличных пробках. Все стекла в машине были опущены. В окна врывался тугой горячий воздух.
