Во что же вляпалась ее маленькая дуреха? Ну чего ей еще не хватало? Слава, деньги, муж — авторитет, отец — законник, что еще надо? Ну кто, кто мог поднять руку на певицу? Она ведь не мафиози, не злодейка; ну покалывалась, и Ангелина знала это, и не единожды выговаривала доченьке, и к врачам ее таскала, — да что там врачи, от этой беды еще никого не избавили!
Конечно, ее девочка была нервной, — а какой ей быть, когда родной отец из тюрем не вылезал, а если домой возвращался, то устраивал форменные Содом и Гоморру: и Ангелине все вещи из ревности на куски рвал, и баб водил! Сколько лет с ним жила, столько лет пребывала в сплошном кошмаре, прямо как с революционером каким! То дома обыск, то засада, а что за звезда его вела: только бы побольше награбить да людям зла причинить! А ты-то, Ангелина Батьковна, чем лучше? Тебя, поди, тоже не одна сотня людей проклинает. Ну конечно, а для себя-то ты вся из себя паинька. Да и все так, не печалься!
А как Лазарь взбесился, когда Ангелина созналась ему в своем лесбиянстве! А она, дура, думала, что это его успокоит, — он-то ее к мужикам ревновал, а к бабам какие могут быть вопросы?
— Да это в зоне не зазорно, где бабы мужиков по пять лет не чуют! А на воле-то с какой напасти?! — Вершок багровел, начинал заикаться, а его татуированные переломанные пальцы сжимались в костистые кулаки. — Брось, Ангел! Слышь, брось эти шутки! Врешь ведь все?! Не зли меня!
А она и не врала! Вот ведь парадокс! Можно человеку любую клюкву навесить — он ее как правду воспримет, а доверь ты ему истинное событие, душу ему открой — нет, скажет, такого никогда не происходило и произойти не может! Да почему же?! Все ведь может быть! На то мы и люди! Мы на все в этой жизни способны! (Да и в той, загробной, тоже, наверное, кое-кто ухитряется темных дел натворить!) Это, кстати, и половой жизни касается, — уж на какие грехи не способны в этой сфере самые, казалось бы, благонадежные персоны. Да уж она-то знает, будьте вежливы, не кривите лицо! Она своих девочек-мальчиков таким благообразным особам высылала, что, действительно, о ком рассказать — так не поверят! А лучше, пожалуй, и не рассказывать — так это, на всякий случай, чтобы хотя бы до пенсии дотянуть, если ненароком сейчас, заодно со всей родней, не пришлепнут.
А что, Лазарь сам, что ли, мужиков в зоне не долбил? «То-то и оно, товарищ авторитет! И у супруги твоей бывшей похожий же опыт имеется. Только она, в отличие от тебя, никого ни к чему не принуждала. Да, представь себе, все происходило добровольно и даже при обоюдном удовлетворении». Не случайно же она взяла шефство над девичьей колонией и не случайно забирала оттуда девчонок под свою персональную ответственность. А уж они-то ее доброту ценили и все ее вложения сполна отрабатывали! Она ведь их не только сама ласкала, она их еще и по вызовам отправляла, а клиенты от ее зэчек просто разум теряли! И она этих господ очень даже хорошо понимает, потому что и сама сколько раз была на грани помешательства после усыпанной оргазмами, как небо звездами, бессонной ночи, когда, в преддверии рассвета, чувствуешь, что все твое существо превратилось в оргазм и это, кажется, будет вечно. В такие часы ей почему-то очень хочется умереть. Подобные мрачные желания возникают, наверное, из-за того, что думаешь, будто это самая счастливая ночь в твоей жизни. Счастливая и греховная, потому что для Ангелины это всегда рядом, — она ведь не дура и не безбожница и великолепно отдает себе отчет в том, что спать с девочкой — грех, да вот не ведает, как ей от этого греха избавиться. А иногда, прости господи, даже думает: надо ли избавляться, ведь это так приятно?
