Когда положение, казалось, стало безвыходным, пришла в голову мысль: не попробовать ли лепить игрушки? В следующее же воскресенье я уселся за лепку и наготовил массу всякой всячины: свистулек, птиц, зверушек. Оставалось подумать, где их обжечь. Требовалась специальная печь. Каким-то образом дед уговорил гончара посадить мои изделия в свою печь.
А через неделю мы с дедом чуть свет отправились на холм-жирковский базар.
Протянув мне корзинку с обожжёнными свистульками, дед сказал:
— Возись ты сам с этой чепухой!
Я наотрез отказался: школа находилась неподалеку от рынка — меня мог увидеть любой из учеников или учителей. Дед махнул с досады рукой и высыпал содержимое корзины на прилавок. Взяв самого маленького петушка, он засвистел что было силы.
— Что свистишь, старый? — засмеялся подошедший к нам парень.
— А вот купи — засвистишь и ты! — ответил дед, протягивая ему важно надутого поросёнка. — Всего двугривенный за забаву!
Парень приложил игрушку к губам, свистнул и бросил деду монету.
К великому нашему удивлению, моя «чепуха» пошла бойко. Скоро корзина опустела, а в кармане у старика позвякивало порядочно монет. На базаре, как в весеннем саду, свистели и ребята и взрослые. Дед выручил за игрушки семнадцать рублей — большие по тем временам деньги. Из этой суммы я выделил часть денег деду, часть — матери, остальные взял себе на школьные расходы.
Торговля свистульками продолжалась довольно долгое время. Этого заработка хватало не только на мои школьные расходы — я поддерживал им мать и деда и даже позволил себе неслыханное расточительство: покупку коньков.
В семилетке я много занимался спортом: упражнялся на брусьях и трапеции, ходил на лыжах. Причем лыжи смастерил себе сам: все лето строгал их из осиновых плашек. Но коньки по-прежнему оставались для меня любимым спортом.
«Гончарно-коммерческую тайну» свою я тщательно скрывал от товарищей. Кажется, я умер бы от стыда, если бы школьные друзья и тем более учителя узнали об этом.
Я ведь старался в школе быть на хорошем счету, что всегда вызывало насмешку у той небольшой группы переростков, которые терроризировали Холм-Жирковскую семилетку. Эта хулиганская компания, состоявшая из второгодников и даже третьегодников, ни сама учиться не желала, ни другим не давала. Хулиганы постоянно бесчинствовали в школе и в общежитии: избивали хороших учеников, передовых комсомольцев. Доставалось от них и пионерам.
Однажды, когда я вечером сидел в общежитии за уроками, ко мне подошёл кто-то из драчунов и дёрнул за пионерский галстук:
