– Нет, нет! Что вы! – разом возразили они.
– Ладно! – Директриса закурила. – Значит, так. Беру с испытательным сроком. Работа – неделю в ночь, неделю – днем. Поселю наверху, в медчасти, там есть раскладушки. На экзамены можете ездить. Если месяц продержитесь, дам справку, что работали полгода. И рекомендацию в пединститут. Годится?
– Спасибо! Конечно!..
Толкнув Надю локтем, Лара посмотрела на свои ручные часики:
– Тогда я смотаюсь в Москву за вещами.
– Ну вот, одна уже слиняла! – сказала директриса.
– Нет, что вы! – возразила Лара. – Я туда и обратно!
«Германова» устало отмахнулась:
– Езжай! – И Наде: – Ты-то остаешься?
Но Надя не успела ответить – на столе зазвенел телефон, «Германова» взяла трубку.
– Алло! Ой, Пал Антоныч! Рада вас слышать! Мы? Скучаем без вас… – И махнула Наде и Ларе на дверь.
Надя и Лара вышли, Лара сказала:
– Все, с тебя бутылка.
В конце июля жара по ночам спадала, за окнами Дома малютки стрекотали цикады, и невесомый ночной туман плыл над лугами…
Как написал бы Довженко, «среди этих росистых туманов и хрупкого запаха яблок», в полутемных палатах Дома малютки, на своих клеенчатых матрацах копошились во сне грудные дети и годовалые малыши. Их много, их очень много – кто спит, кто плачет, кто соску сосет, кто – палец.
Над ними жужжали комары, кусались.
Малыши просыпались, садились, обиженно плакали и кулачком вытирали слезы.
Вслед за ревом одного пускались в рев соседи в соседних кроватках.
Кто-то из малышей просто сидел и молча раскачивался взад-вперед, как истукан или старый еврей на молитве. Кто-то лежал с открытыми глазами, философски созерцая не то потолок, не то весь этот безжалостный мир.
А кто-то дрался во сне, отбиваясь от приснившегося кошмара…
Надя в одной палате, вторая нянька в соседней всю ночь переходили от кроватки к кроватке – меняли пеленки, давали соски, укладывали на правый бок или брали на руки и укачивали, расхаживая меж кроваток…
Так на фронте, в тумане ходили санитарки по полю боя, спасали раненых…
Но даже когда няньки брали этих детей на руки, у малышей были какие-то странные, словно потусторонние или замороженные глаза. Только Ванечка, едва Надя брала его на руки, тут же обнимал ее своими ручонками. А Надя, став с Ванечкой у окна, молилась вслух:
– Боженька! Дева Мария! Дорогие! Родненькие! Помогите нам, грешным! Ну пожалуйста!..
Эта молитва поднималась над Домом малютки, над ночными лугами, лесами и туманами и еще выше, над всей Россией, брошенной в тот 1998 год Господом Богом. Или забытой…
