Завидев меня среди своих актёров, она как‑то вскользь заметила:
— Что вы шляетесь без дела, молодой человек? Шли бы лучше в актёры, ко мне в театр.
— Да, но я же не актёр, — возразил я. — Я ничего, собственно, не умею.
— Не умеете, так научитесь.
Я призадумался.
— А сколько я буду получать за это? — деловито спросил я.
Она расхохоталась.
— Получать? Вы что, в своём уме? Спросите лучше, сколько я с вас буду брать за то, что сделаю вас человеком!
Я моментально скис.
Заметив это, Марья Александровна чуть подобрела.
— Ни о каком жалованье не может быть и речи, но… в три часа дня мы садимся обедать. Борщ и котлеты у нас всегда найдутся. Вы можете обедать с нами.
Сказав это, она повернулась и пошла на репетицию. Что же мне оставалось делать? Я согласился.
Таким образом, моим первым жалованьем в театре были борщ и котлеты.
Делать мне в её театре было нечего. Шли маленькие одноактные пьески и старинные водевили вроде «Льва Гурыча Синичкина». Или вдруг Марья Александровна ставила одноактную оперку Пергамента «Княжна Азвяковна» и энергично решала, что главного героя — какого‑то Доброго молодца — должен петь я.
— Но я же не умею петь! Я никогда не учился этому, — пробовал я возражать.
— Неважно. Научитесь. Разучивайте роль!
И я пел. Как? Не будем говорить об этом.
В это время на танцевальном горизонте появилась новинка. Последний крик моды. Танго.
Марья Александровна, учтя интерес публики к этому танцу, немедленно вызвала из Большого театра балетмейстера Домашева и сговорилась, что за какую‑то сумму он поставит танго для её «девочек».
Домашев выбрал хорошо сложенную и довольно красивую Эльзу Крюгер, а в партнёры к ней взял молодого студента, её поклонника Валентина (фамилию я позабыл), тоже очень интересного и стройного юношу. Эльзе сшили апельсиново-оранжевое платье, а Ваяли (так значился он по афише) взяли напрокат фрак из костюмерной Талдыкина.
Домашев поставил танец интересно и, главное, по-новому, с большой дозой секса. Публика пришла в восторг. Дела в театре стали поправляться, а к этой экзотической паре Марья Александровна ещё добавила красавицу Валентину Кашубу, хорошенькую Дарто, талантливую Юрьеву — довольно сильную балерину — и иногда даже брала потихоньку балерин из Большого театра — Лидию Маклецову и других. Театр ожил. Появились собственные балетоманы — молодые безусые лицеисты и правоведы, покупавшие первый ряд и приезжавшие к балетному отделению. Сборы поднялись.
Мне совершенно нечего было делать в этой программе, и я серьёзно задумался над своим положением в театре.
