VII. На пути к золотому руну
— Видишь ли, Ганс, странствовать — поистине великое дело. Когда человек оставил кочевую жизнь и расселился по городам и весям, он явно забыл о своем небесном происхождении. Оседлый человек становится склочным и жадным, и совесть у него всегда нечиста, потому что он как бы совершил предательство. Странствовать… Господи, читая о великих переселениях народов, о мятежах и бунтах давних времен, я не могу удержаться от слез. Вспомни Моисея, пророка Божия, который вышел со своим народом из Египта. Вот великий подвиг. Вот над чем стоит подумать.
— Вы, пастор, чепуху городите. Моисей-то дошел.
— Что ты имеешь в виду?
— Моисей-то дошел до земли Ханаанской. И не удивительно, он ведь вроде как подрядился на ярмарке к другому хозяину, и тот обеспечил работу на новом месте.
— Ошибаешься. Это очень даже удивительно. Разве я не учил тебя Священному писанию? Моисей скончался на горе Нево, увидев Обетованную землю во всей ее красе от Галаада до самого Дана.
— И остался этак недоволен?
— Почему недоволен?
— Ну как же. Видно, Моисей остался недоволен увиденным, коли поспешил умереть.
— Никогда об этом не думал. Может, и правда. Гм, а ты, оказывается, не так уж глуп. Когда он наконец увидел цель совсем рядом… Может, и правда. Но все равно он был великий человек.
Цветастым платком Герман утер потный лоб. День дышал зноем и духотой.
— Нет, знаешь, Ганс, если хорошенько подумать, то я все же ломаного гроша не дам за этот исход израильтян. Они добрались до места, верно, это серьезный аргумент. Что ни говори, странствие было трудное, с мятежами, золотыми тельцами, и эпидемиями, и жилистыми перепелами, и манной этой, от которой они, поди, страдали поносом. Но у них была определенная цель, которая не растаяла как мираж, не исчезла в дальнем далеке… Настоящее же странствие никогда такой цели не имеет.
— Но ведь у нас с вами, пастор, есть цель?
— Это другое дело.
— Мы ведь идем в Бреславль, искать службу?
— Ты к пустякам не цепляйся. Если чуток помолчишь, я расскажу тебе о подлинном странствии, безрассудном, бесцельном и великом, — о большом крестовом походе детей, лета Господня тысяча двести двенадцатого.
И Герман поведал о походе детей в Святую землю; рассказ его был сбивчив и нескладен, беспощадно приспособлен к его задачам. Он семенил обок Длинного Ганса, ровно мопс подле вола, и пребывал в отличном расположении духа, несмотря на стертые ноги, жажду и палящий зной. Длинный Ганс развесил уши и временами недоверчиво качал головой.
