Деревья склоняются над его головой, перекатывают на ветру волны зеленой листвы, будто взволнованно обсуждают какой-то секрет. Густо-синие тени листьев и яркие солнечные блики пляшут по сутулым плечам пастора.
Странно. Странно стоять здесь под кленами, на ветру, посреди Священной Римской империи германской нации. Именно сейчас. И именно здесь. Удивительно. Огромная, значительная мысль ворочается в мутной пучине его сознания, вроде как морское чудовище в глубинах у побережья Гренландии. Он с удивлением глядит в эту бездну, тщетно напрягая усталые, слезящиеся глаза. Огромная, едва обозначенная возможность озарения срывается с крючка, тонет. Остаются лишь несколько водоворотов да воздушные пузырьки на поверхности. Герман тащит к себе оборванную лесу, недовольно ее рассматривает. Память об огромной мысли безвозвратно исчезает, точно круги на воде от брошенного камня. Ах, возможности, возможности…
Ветер крадет у кленов недозрелую крылатку. Кружась веретеном, она слетает вниз; Герман подставляет ладонь, ловит маленький двойной «носик». Кленовое семя. Так рано? Ведь не созрело еще. Может, посадить его в землю? Вдруг прорастет? А остальные семена, зрелые, настоящие, просто сгниют здесь, среди щебня.
Герман разломил крылатку пополам, расщепил ногтем оболочку. Внутри было незрелое семечко, зеленое и влажное в своей кожуре, как в маленькой устричной ракушке. Может, посадить все-таки? Вот бы собрать все кленовые семена в Вальдштайне. Да что там — в Силезии! В Германской империи! Жуть сколько бы их набралось, не меньше тысячи миллионов… А потом посадить их в землю, так же бережно, как сеют озимые. И что тогда? Может, из этих семян выросла бы трава. Не клены, а обыкновенная трава. Да уж, вы бы наверняка сочли это противоестественным. Я бы сам вышел вперед и крикнул: Это противоестественно! Здесь совершен позорный обман — и сеятеля одурачили, и эти бедные семена. Что вы тогда скажете? Как обычно, решите, что я полоумный простофиля? О нет. Вы все согласитесь, что я человек умный и рассудительный.
Он осторожно выковырнул семечко из скорлупки, отнес на обочину. Мыском башмака вырыл ямку и уронил туда семечко. Если пшеничное зерно не умрет… Счастливого пробуждения, mon frère[12]! Главное — если сможешь, вырастай высоким, гордым и могучим дубом, я буду несказанно рад…
Герман рассеянно прицепил крылатку на кончик носа — показал нос Силезии. Гм. Ну что ж. Пора идти. Кивая головой, посапывая, то и дело спотыкаясь о собственные ноги, плетется он по дороге к дворцу. Пыль стоит столбом.
