Первое время тотальный внутренний контроль за жестами и словами, готовыми сорваться с языка, сводил меня с ума, и к вечеру я изрядно уставала играть роль провинциальной дамы-приживалки. Становилось невыносимым постоянно цеплять на лицо маску. Чтобы стало легче, я придумала увлекательную игру. Представила себя засланным резидентом, шпионом, скрывавшим свое истинное «я», боявшимся провала и разоблачения. Постепенно, день за днем, маска так приросла к моему лицу, что уже не приходилось прилагать много усилий, чтобы быть похожей на даму девятнадцатого века. Я с сарказмом ловила себя на мысли, что регресс протекает быстрее прогресса. Мне удалось полностью ассимилироваться, приспособиться к их образу жизни, говорить как они, думать как они, жить как они.
Постепенно я привыкла к их языку, старому английскому, с валлийской заторможенностью, массой оттенков и странных оборотов, и ловила себя на мысли, что я уже думаю не на русском и даже во сне продолжаю говорить, используя любезности и условности окружающей меня реальности.
Привычные вещи, такие как мобильный телефон, телевизор или компьютер, исчезли из памяти очень легко – их заменили чтение книг, вышивание и рисование. Возможно, только очень внимательный и недоброжелательный наблюдатель или слушатель мог заметить напряжение в моих действиях и путаность в словах, но таковых вокруг не было. Я по своей природе была приветливым человеком и легко сходилась с самыми разными людьми, хотя и не пускала их себе в душу, стараясь сохранить со всеми одинаково ровные отношения. Поэтому могла сказать уверенно, что не чувствовала врагов в своем окружении.
Конюх Готлиб нашел для меня неноровистую гнедую кобылку Марту и разрешил – сначала в его сопровождении, а потом и одной – совершать недолгие конные прогулки по аллеям парка. Его удивляла моя мужская посадка. Пришлось слукавить, что в далекой России все женщины ездят на лошадях по-азиатски. Чего еще ожидать от варваров из снежной страны, где медведи разгуливают по улицам городов и заглядывают в окна? Постепенно старина Готлиб оставил свою идею усадить меня в женское седло.
Иногда я выходила в сад, чтобы помочь ухаживать за бесчисленными кустами роз и послушать Клайва, одного из садовников. Старик был родом из Шотландии и мог бесконечно рассказывать о сортах, о правильной рассадке, об особенностях ухода и полива. Другие цветы и многочисленные кустарники находились под пристальным вниманием Христианы – уроженки Тюрингии, переехавшей в Англию еще в раннем детстве. Ей очень нравилось обращение «фрау Христи». Это была рыжеволосая женщина, ширококостная, сильная, точно мужчина в юбке. Она без устали и удивительно изящно для своего крупного тела подравнивала кусты тиса и самшита, украшавшие главные аллеи парка, превращала их в затейливые фигурки животных и птиц или придавала им правильную геометрическую форму. Христиана была неразговорчива и замкнута в себе, и я могу припомнить лишь несколько случаев, когда мы перекинулись с ней парой слов о погоде и о ее удивительном мастерстве с ювелирной точностью пользоваться садовыми ножницами. Мое последнее утверждение она сочла за излишнюю похвалу и, как истинная праведница, стыдливо замкнулась. Поэтому я старалась ей не мешать и обходила стороной, предпочитая общество разговорчивого старика Клайва.
