«…Социал-дарвинисты, — читаем в его новом сборнике, — готовы были пересмотреть традиционные понятия морали. Так, с их точки зрения, следовало защищать вовсе не слабых и обездоленных от сильных и привилегированных, а как раз наоборот — лучших и сильных от слабых, т.е. от массы. Сострадание к слабым социал-дарвинисты считали совершенно устаревшим требованием. Они идеализировали законы биологической природы и стремились полностью перенести господствующее в природе право сильнейшего на человеческое общество».
Отношение к евреям как чуждой, малочисленной, но незаконно возвысившейся в Германии расе было лишь частным следствием из этого общего мировоззренческого понимания. Некий Генрих Клас в своем вышедшем в Лейпциге в 1914 году (почти как раз тогда, когда в Германии появился Федин) пятым расширенным изданием сочинении под названием «Если бы я был кайзером» писал: «Оздоровление нашей народной жизни… возможно лишь в том случае, если еврейское влияние будет либо полностью исключено, либо сведено к терпимым, неопасным размерам… Для достижения этого нужны следующие меры: евреи не допускаются к занятию каких бы то ни было официальных должностей… Они лишаются как активного, так и пассивного избирательного права. Профессии адвоката и учителя для них запретны; также и руководство театрами. Газеты, в которых сотрудничают евреи, должны быть специально помечены… В качестве возмещения за охрану от государства как иноплеменники они платят двойные налоги».
В романе «Города и годы» есть главка под названием «О чем думал генерал-фельдмаршал фон Гинденбург?». Пауль фон Гинденбург — командующий немецкими войсками на Восточном фронте (против России), затем фактический главнокомандующий последних лет мировой войны, а с 1925 года — президент Германии. Это он зимой 1933 года мирно передал власть стоявшему перед ним в смокинге и с цилиндром в руке Гитлеру. А в следующем году, после поджога Рейхстага и развязанного террора, тот объединил в своих руках должности канцлера и президента, став «фюрером» всего немецкого народа.
В названной главке изображены не фашисты, а немецкие обыватели. Ее пафос — ужас обыденного. Именно бездумная обывательская масса, люди законопослушные и чуть ли не добродетельные, однако с закостеневшими мозгами и надутые, как ливерная колбаса, кичащиеся своей национальной исключительностью, микроскопические двойники Гинденбурга, сделали возможным превращение Германии в змеюшник фашизма.
