Безумная страсть | страница 44



Егор согрел в ладонях чудо-коньяк, вдохнул его аромат и по капельке, смакуя, осушил королевскую чашу до дна. Счастливо улыбнулся и упал ничком. Как Фердинанд. Так же неестественно заломив крылья. То есть руки. Впрочем, он чувствовал себя крылатым.


А поутру они проснулись в состоянии тяжкого похмелья, которое известно только русскому человеку и обрусевшему попугаю. Лежали они, обнявшись, согревая друг друга (видимо, ночью Фердинанд замерз и вылез из шкафа).

Егор встал, шатаясь, и пошел искать аспирин, которого, конечно, не было, потому что в этой квартире давно никто не жил и не пил. Егор хлебнул воды из-под крана. То же самое сделал Фердинанд.

Придя в себя, Егор повздыхал и начал тяжелый мужской разговор:

— Федя! Прости, друг! Я тебя никогда не забуду. Ты мне как брат. Но пробил час великих испытаний! Придется нам расстаться.

Фердинанд, ревматически шаркая и трясясь мелкой похмельной дрожью, отправился в бар и вернулся с пузатой черной бутылочкой. Фердинанд явно лучше разбирался в содержимом тайника, чем Егор. Он раскрошил сургуч мощным крючковатым клювом и протолкнул пробку внутрь.

— Что ты делаешь, босяк? — возмутился Егор, хотя мысль собутыльника он уловил с лету. Причем мысль была правильная. Аспирина-то нету… — Я с крошками пить не буду!

— Не пей, — равнодушно сказал попугай. — Кто тебя заставляет?

Но Егор уже побежал за тарой, чувствуя, что и его трясет мелкой дрожью. Себе он взял королевский кубок, который ему еще вчера приглянулся, а Фердинанду поставил хрустальный тазик с серебряными ручками.

Густой пиратский ром ударил в голову, вышиб вчерашний хмель и наполнил тело легкостью, а душу — удалью. Жить стало проще.

— Федя, а ведь я тебя сдать хотел! — Егор размашисто ударил себя в грудь. — С потрохами!

— А что ж не сдал? — вежливо поинтересовался попугай.

— Слаб человек, Федя! Вот в чем подлость-то! — горевал Егор. — Ну, что я? Ну, замочат, туда мне и дорога! А мать? А клиника? Всё прахом пойдет. А из-за чего? Из-за тебя, Федя. Ты сам посуди! Кто ты и кто я?

Помолчали.

— Но! — Егор опять ударил себя в грудь. — Я не живодер! Я, конечно, не Иисус Христос, но и не Иуда. Я где-то посередке. Я простой, понимаешь?

— Понимаю, — сказал Фердинанд. — Я сам простой.

Егор распахнул окно, с удовольствием глотнул свежего воздуха, оглядел улицу и ближние крыши и сказал шепотом:

— Лети, Федя! Спасайся! А уж я как-нибудь выкручусь, не думай обо мне…

Фердинанд подошел и выглянул из окна. Егор нагнулся, с усилием приподнял тяжелую птицу и поставил на подоконник. Обнял на прощанье. И отвернулся, смахнув слезу.