— Там была еще цыганка, — слабым голосом проговорил Берн с импровизированных носилок, на которых бригада повстанцев переправляла его к берегу.
— Она-то и крутила обычно лебедку адской машины, — ответили ему. — И в ту ночь именно она опускала полог.
— Но зачем? Зачем? — воскликнул Берн. — Зачем ей понадобилось убивать меня?
— Только для того, чтобы заполучить пуговицы с вашей куртки, — вежливо ответил его мрачный спутник. — Мы нашли у нее пуговицы убитого матроса. Но не беспокойтесь, ваше благородие, дело улажено должным образом.
Берн не задавал больше вопросов. «Улаживание дела», как выразился Гонсалес, завершилось еще одной смертью. Заряд шести escopettas[16] пригвоздил одноглазого Бернардино к стене его трактира. Выстрелы еще не отзвучали, когда испанские патриоты, сильно смахивающие на разбойников, пронесли грубо сколоченный настил с телом Тома вниз по оврагу, где у берега бренные останки доблестного матроса уже ждали две шлюпки.
Бледный, слабый мистер Берн сел в лодку рядом с телом своего смиренного друга. Похоронить Тома Корбина решили далеко в Бискайском заливе. Взявшись за румпель, офицер кинул последний взгляд на берег и там, на сером склоне холма, разглядел фигурку всадника в желтой шляпе, трясущегося на муле — муле, без которого судьба Тома Корбина навсегда осталась бы нерешенной загадкой.
